Гнев терпеливого человека

Вряд ли среди помятых в боях разведчиков были историки, да и просто так уж начитанные и интеллигентные люди. Но вещи, которые они рассказали, показались Николаю похожими на правду. Киргизия была частью Российской империи еще с середины XIX века, когда нарезное оружие и дисциплина кадровых полков уверенно определили результат противостояния с Кокандским ханством. Но вот тогда русские точно не были ни просветителями, ни освободителями. Русские наместники, военачальники, чиновники всех рангов относились к киргизским скотоводам как к самому настоящему быдлу. На свежеприобретенных Россией территориях царил произвол: жизнь тысяч людей реально зависела от особенностей характера попавшего в эту глушь русского человека, поставленного на высокий пост далеким начальством. И срывающего зло на тупых дикарях, либо просто стремящегося обогатиться за счет этой страны. Местные дикость и байство легли на все это просто отлично. Пролетарская революция 1917 года, как бы странно это сейчас ни звучало, действительно освободила местных жителей от гнета царизма. После победы над басмачеством и разрухой Киргизия начала превращаться в совершенно нормальную, нужную, живую часть обретающей мощь державы. Помните картинку «Дочь Советской Киргизии» в конце наших школьных учебников? Умные, энергичные, лояльные к советской власти молодые люди получили шанс сделать карьеру в промышленности, сельском хозяйстве, Вооруженных силах, будь они потомками хоть тридцати поколений неграмотных скотоводов. И это не было обманом, это действительно работало, потому что Советскому Союзу нужны были и киргизская баранина, и киргизское золото, и руки, и ум, и силы киргизских мужчин и женщин. Красная кавалерия рубилась с басмачами, а НКВД сажало баев не из садизма, а чтобы отсталая республика стала не хуже других. Как оказалось, такая политика сработала на все сто – как и везде. Какой-нибудь биолог, пожалуй, назвал бы это симбиозом. А потом все вернулось назад. И разруха, и почти что феодализм с баями, и почти что басмачество, и все остальное. А на фоне всего этого народу наперебой рассказывали, что русские плохие, а американцы и турки хорошие. И с расположенной вплотную к столице «независимой Киргизии» американской авиабазы, названной, к слову, в честь американца Питера Ганси, – новые друзья свободных киргизов летали бомбить Афганистан. Сливая потом невыработанные остатки топлива на окрестные огороды и бахчи. А при необходимости, говорят, и сбрасывая неизрасходованные боеприпасы «на невзрыв».

В общем, когда лучшие представители демократического мира начали умиротворять плохих русских, местное население уже уяснило политическую ситуацию и политическую конъюнктуру нутром. Вариант «вы все снова быдло», который местные князьки считали само собой разумеющимся, должен был вроде бы утвердиться уже окончательно и навсегда. То, что он устраивает не всех, показалось им не заслуживающим внимания: они уже привыкли повелевать. Но 6 миллионов человек, оказывается, вполне способны родить сколько-то десятков тысяч политически активных людей, достаточно трезво оценивающих перспективу. И кстати говоря, когда случился «русский парагрипп», он добавил к уже сложившемуся общественному мнению очень немногое. Вооруженные силы и Национальная гвардия взяли власть в стране за считаные дни и почти без крови: кровь казненных на знаке «Нулевой километр» продавших свой народ баев – не в счет. «Временно исполняющий обязанности Президента Республики» генерал-майор в течение суток подписал тридцать ключевых документов, определяющих новые ориентиры в развитии страны. Под № 3 среди них шел официальный Указ о военном союзе с Российской Федерацией, а под № 4 – перечисление того, что страна будет делать «во исполнение союзнического долга».

Вот когда дошло до этих слов, давно онемевший лейтенант Ляхин заплакал. Впервые за очень много лет. Он не слышал эти слова ни разу в жизни, он даже не представлял, что кто-то способен произнести их по отношению к нему, и его товарищам, и его стране. Что у России еще могут быть союзники. Люди, помнящие добро. Люди, с презрением стряхнувшие с ушей пропагандистскую лапшу, которую так долго для них пекли такие опытные, такие доброжелательные с виду повара… Он отвык.