Её кожа была темнее, чем у Авасаралы, но, когда она подняла на Холдена взгляд, разрез глаз и сдержанная улыбка показались ему знакомыми.
— Сочувствую вашей утрате, — произнёс он.
— Благодарю вас.
— Нас не представили. Я...
— Джеймс Холден, — продолжила женщина. — Я знаю, кто вы. Бабушка иногда говорила о вас.
— Вот как. Хотел бы я услышать. Наши взгляды не во всём совпадали.
— Да, не во всём. Я Кайри. Она звала меня Кики.
— Она была удивительной.
Два долгих вздоха оба молчали. Ветерок теребил ткань её сари, покрывая рябью, как флаг. Холден уже собрался уходить, когда Кайри снова заговорила.
— Она бы это возненавидела. Её притащили в лагерь врагов и теперь радуются, что больше она не пнет их по яйцам. Забрали себе, как только она не могла больше сопротивляться. Она так переворачивается сейчас в гробу, что, если подсоединить турбину, хватило бы энергии на целую планету.
Холден издал еле слышно хмыкнул, который должен был означать согласие.
— А может, и нет, — пожала плечами Кайри. — Она могла просто счесть всё это забавным. С ней никогда нельзя было знать наверняка.
— Я ей многим обязан, — ответил Холден. — Тогда я этого не понимал, но она делала всё возможное, чтобы мне помочь. Мне так и не выпало шанса поблагодарить её. Вернее... был, я думаю, только я им не воспользовался. Если я могу что-то сделать для вас или вашей семьи...
— Кажется, вы не в том положении, чтобы оказывать другим одолжения, капитан Холден.
Холден бросил взгляд на дворец.
— Да, сейчас я не в лучшей форме. Но я всё равно хотел это сказать.
— Я ценю, — ответила Кайри. — Как я слышала, вам удалось обрести здесь некоторое влияние? Заключённый, к которому прислушивается император.
— Мне об этом ничего не известно. Я много говорю, но не уверен, что кто-нибудь слушает. Разумеется, кроме службы охраны. Они, полагаю, прислушиваются ко всему.
Она усмехнулась, и это прозвучало теплее, с бо́льшим сочувствием, чем он ожидал.
— Так трудно не иметь в собственной жизни уголка для себя. Я выросла, зная, что каждое моё слово будет услышано, запротоколировано, каталогизировано, подшито к делу и оценено на предмет возможности скомпрометировать меня и мою семью. И где-то в архивах разведки есть записи о каждой моей менструации.
— Из-за неё? — Холден кивнул на гробницу.
— Да, из-за неё. Но она научила меня с этим справляться. Использовать всё постыдное в жизни как оружие, чтобы унизить тех, кто жаждет унизить нас. В этом то и секрет, понимаете?
— Что за секрет?
Кайри улыбнулась.
— Те, кто имеет над вами власть, тоже слабы. Они гадят, у них тоже месячные, тоже боятся, что дети их больше не любят. Они стыдятся глупостей, сделанных в молодые годы, о которых все остальные давно забыли. Поэтому они уязвимы. Мы определяем себя по поведению окружающих, такие уж мы обезьяны. Нам этого не переступить. И потому, следя за тобой, они дают тебе силу изменять их самих.
— И она вас этому научила?
— Научила, — ответила Кайри. — Но она этого не узнала.
Как будто в подтверждение сказанного к ним через газон двинулся охранник, постоял на почтительном расстоянии, пока не уверился, что его заметили, дал им время договорить, прежде чем приблизиться. Кайри обернулась к нему, подняв бровь.
— Приём начинается через двадцать минут, мэм, — произнёс охранник. — Первый консул очень рассчитывал с вами встретиться.
— Я даже не помышляла его разочаровывать, — сказала она с улыбкой, которую Холден видел и прежде, на других губах. Он предложил руку, и Кайри её приняла. По пути он кивнула в сторону гробницы, на высеченные слова: «Если жизнь после смерти есть, значит, я найду тебя в ней. Если нет, то и в небытии».
— Интересная цитата, — сказал он. — Мне кажется, я должен бы её узнать. Кто это написал?
— Не знаю. Она лишь велела нам написать это на её могиле. Она не сказала, откуда это.
В Лаконии сошлись все, кто что-либо значил. На разных уровнях. План Дуарте по переносу центра всего человечества из Солнечной системы в собственную империю встретил согласие и поддержку такого масштаба, что Холден сначала был потрясён. Потом это перешло в стойкое ощущение разочарования в человечестве как в виде. Все самые известные научно-исследовательские учреждения переместили свои головные офисы на Лаконию. Четыре разных балетных труппы отбросили многовековое соперничество, чтобы объединиться в одном лаконийском Институте искусств. Знаменитости и учёные поспешили в новые, роскошные и просубсидированные государством поместья в столичном городе. Там уже снимались новые фильмы. Мягкие, но мощные щупальца культуры уже готовились проникнуть во все каналы и программы, превознося Первого консула Дуарте и успехи Лаконии.