Гнезда русской культуры (кружок и семья)

О состоявшемся чтении Вера Сергеевна писала братьям Григорию и Ивану в Петербург: «Гоголь читал нам отрывок из своей комедии (речь идет о комедии «Тяжба», – Ю. М.) и еще другой какой-то повести, кажется, „Мертвые души”; жаль, что вас не было; все, что он читал, превосходно, чудно; к тому же он так читает, как никакой актер не сумеет сыграть…»

Константин тоже поделился с братьями своими впечатлениями: «Все, что ни прочел он, есть истинно художественное произведение. И те тупы, которые только видят в его сочинениях смешное. Гоголь – великий, гениальный художник, имеющий полное право стоять, как и Пушкин, в кругу первых поэтов, Гёте, Шекспира, Шиллера и проч.». Письмо это показывает, что среди Аксаковых Константин по-прежнему играет главную роль в истолковании Гоголя. Он весьма проницательно характеризует гоголевскую художественную манеру, которая отнюдь не сводится к комическому, «смешному»; он одним из первых распознает в русском писателе явление мирового масштаба.

Между тем Гоголь собирался в Петербург, чтобы забрать своих сестер Елизавету и Анну, выпускниц Патриотического института. Сергею Тимофеевичу тоже необходимо было ехать в столицу для определения в учебное заведение младшего сына, пятнадцатилетнего Михаила. С. Т. Аксаков предложил Гоголю отправиться в дорогу вместе, и тот охотно согласился. Выехали 26 октября вчетвером: Сергей Тимофеевич с детьми Верой и Мишей и Гоголь.

Впоследствии С. Т. Аксаков вспоминал эту четырехдневную поездку чуть ли не как самую счастливую пору своей жизни. В семье все хорошо, ладно. Старший сын Константин уже пережил душевный кризис, вернулся из тяготившей его заграничной поездки. Григорий и Иван успешно учатся; теперь определяется судьба младшего сына. И рядом с Сергеем Тимофеевичем – Гоголь, неизменно веселый и приветливый… Ехали в большом дилижансе, разделенном на два купе. В переднем помещался Гоголь с Мишей, в заднем – Сергей Тимофеевич и Вера.

Гоголь не переставал шутить, не было конца его остроумным проделкам и розыгрышам, как будто бы непритязательным и невинным и в то же время обличавшим удивительное постижение человеческой психологии.

В Торжке, например, путешественники решили полакомиться знаменитыми котлетами Пожарского, но едва принялись за еду, как обнаружили в мясе неимоверное количество белокурых волос.

«Мы послали для объяснения за половым, – пишет Аксаков, – а Гоголь предупредил нас, какой ответ мы получим от полового: „Волосы-с? Какие же тут волосы-с? Откуда придти волосам-с? Это так-с, ничего-с! Куриные перушки или пух, и проч., и проч.”. В самую эту минуту вошел половой и на предложенный нами вопрос отвечал точно то же, что говорил Гоголь, многое даже теми же самыми словами. Хохот до того овладел нами, что половой и наш человек посмотрели на нас, выпуча глаза от удивления, и я боялся, чтобы Вере не сделалось дурно».

В Петербурге Аксаковы остановились у Карташевских, Гоголь – у Плетнева, а позднее у Жуковского в Шепелевском доме.

Гоголь несколько раз навещал Аксаковых, обедал у них, познакомился с Надеждой Тимофеевной и Григорием Ивановичем Карташевскими. Особенно было приятно Сергею Тимофеевичу рассказать Гоголю о Маше Карташевской, ставшей, не без влияния Константина, глубокой почитательницей великого писателя.

А однажды Сергею Тимофеевичу довелось оказать Гоголю немалую услугу. Дело в том, что Гоголь, давно уже не выступавший с новыми произведениями, отклонявший ради труда над «Мертвыми душами» предложения о сотрудничестве в журналах, испытывал постоянные денежные затруднения. Год назад Сергей Тимофеевич уже внес свой пай – 250 рублей в общую сумму, собранную друзьями для Гоголя. Теперь ему представилась возможность снова помочь писателю – случай, который окрылил и осчастливил Аксакова… Но лучше всего об этом расскажет сам Сергей Тимофеевич – в своем отчете жене.