«Я могу заколоть свинью (Правда. Старшеклассницей она прожила одно лето на ферме у дяди в Вермонте. У нее был летний роман с сыном местного мясника, и она целыми днями сидела на металлической табуретке, глядя, как ходят под белой курткой его лопатки, завороженная тем, как умело он разрубает блестящие бока говяжьих или свиных туш. Он научил ее резать вдоль жира, делать цыпленка табака, делить ковалочек на рульку и окомелок. Ночами они ездили по городу в его пикапе и пили «Уайлд Терки» из крошечных пластиковых стаканчиков в цветочек, парковались у озера и трогали друг друга, пока не начинала кружиться голова. Она подносила его крепкие руки к лицу и вдыхала; эти запахи для нее до сих пор были связаны с жаркими новоанглийскими ночами: кастильское мыло и монетки, медный запах животной крови)».
«Я родилась в Дублине, в Ирландии (Ложь. Она родилась в Бейсайде, в Куинсе, но с ее волосами и зеленовато-карими глазами вполне могла бы и в Дублине)». Никто никогда не угадывал, что ложь – это про Ирландию; все всегда ставили на свинью.
Первый участник, который в то утро встал перед всеми и зачитал свои правды и ложь, был недавно нанят в группу интерактива. Худой, чуть за двадцать, в винтажном кардигане и очках как у Кларка Кента, увеличивавших его размазанную подводку. На левом предплечье у него была татуировка в виде кальмара. Он сутуло поднялся и представился:
– Привет. Я Гидеон. В общем, вот.
Он сунул руки в карманы и стал читать с листка, лежавшего перед ним на столе, быстро и монотонно:
– Я чуть не умер от передозировки таблетками. Я чуть не умер от потери крови. Я чуть не умер от эротического самоудушения.
– Стоп, стоп, стоп! – Шерил вскочила и замахала руками, прежде чем кто-либо успел ответить. – Гидеон, спасибо за откровенность, – она сделала секундную паузу, – но, наверное, я должна была чуть уточнить направление. Мы хотим, чтобы вы рассказали о себе что-то
– Извините, – сказал Гидеон, лениво пожимая плечами. – Клиническая депрессия и мысли о самоубийстве встречаются гораздо чаще, чем думает большинство, но и то и другое – важная часть меня.
– Понимаю. – Шерил держала в нижней части лица приклеенную улыбку. – Мы просто ориентируемся на что-то полегче.
– Ложь была про эротическое самоудушение, – добавил Гидеон. – Просто к сведению.
Стефани открыла молескин и попыталась отключиться от происходящего, пока Шерил просила кого-то зачитать свои четыре понятия. Она начала составлять список покупок к ужину.
– Вы сказали не править, – заговорил добродушный мужчина на другом конце стола, – так что у меня получилось вот что: «
Сотовый Стефани, лежавший перед ней на столе, начал вибрировать. Даже не взглянув на номер, она махнула Шерил. «Я должна ответить», – произнесла она одними губами и вышла из комнаты тихо, как только могла. Какое облегчение.
Она взглянула на определитель. Беатрис Плам.
Стоя в коридоре у конференц-зала, Стефани с удивлением поняла, что счастлива слышать голос Беа. Она извинилась, что не может говорить, сказала ей, что хотела бы пообщаться, но сейчас на совещании (правда) и надо положить трубку (правда), и да, Лео упоминал ее новую вещь, но они оба невероятно заняты и, возможно, обсудят ее сегодня вечером (ложь).
Голос у Беа был такой обеспокоенный, что Стефани ощутила желание ее защитить, почти материнское. Она не знала, прочел ли Лео ее текст; сомневалась, но можно было спросить. Она на мгновение удивилась, почему Беа отдала рукопись Лео, а не ей, но, если подумать, это, наверное, были не новые страницы, а старые, которые она выдавала за новые, и Лео не увидит разницы. Стефани напомнит Лео, чтобы прочел, и поможет ему придумать, что сказать Беа – что-то милое, ни к чему не обязывающее. Надо будет внести это в список.
Когда она вернулась в конференц-зал, Гидеон снова стоял у стола, на этот раз зачитывая свои четыре понятия (музыкант, пессимист, волшебник, демократ). В животе у нее поднялась легкая волна тошноты; она отхлебнула прихваченной с собой лимонной воды. Надо поскорее что-нибудь съесть.