Гнездо синицы

Однажды в ходе наступления мы пошли на врага в штыковую; меня тогда повергло в шок то, с какой плавностью лезвие штык-ножа скользит по изначальной целостности туловища, не встречая препятствий со стороны плоти. Инстинктивно по моей спине пробежала дрожь, будто удар током, – это неправильно, это неправда – повторяло зеркало внутри меня, наблюдая за тем, как бутафорская кровь хлещет из раны; противник – темноволосый юноша с выпученными глазами и необычайно густыми ресницами – искусно глотал воздух в агонии, подражая рыбе, выброшенной на берег. Я подмечал малейшие движения его губ и дрожь в руках, одной из которых он старался заткнуть дыру в животе, а второй – как бы подтягивал ко рту кислород. Ведь я мог уже завтра получить похожее ранение, и от меня потребовалось бы так же изображать умирающего. Юноша, конечно, слегка переигрывал, на мой вкус (руки выдавали), но его не моргающий охладевающий взгляд запал мне в душу. Надо иметь талант, чтобы такое выдавать. Отдав должное его игре, я прикончил его ударом в область сердца. На последнем издыхании он благодарно кивнул: теперь он мог вздремнуть с чистой совестью до окончания съёмочного дня.

«Чужая душа – потёмки», – подумал я тогда.

Май, 20

Меня окружали люди без имён, без званий, они представляли собой иные качества, совсем не те, что были когда-то свойственны им вне всепоглощающего грохота, обжигающих вспышек и клубов молочного пара, отдающего резким запахом чеснока. Я искал глазами знакомых людей, но находил лишь знакомый страх, отчаяние и отчуждение. Кто-то что-то истошно выкрикивал, но поручиться за то, что этот вопль принадлежал именно старшему по званию, я не мог: в груди офицера шипела отрава, она прожигала плоть так резво, как если бы та была снегом, в который уронили красный уголёк, по лицу офицера, искажённому секундой ранее нечеловеческим ужасом, стекало крупными смолистыми чёрными каплями что-то, и вместе с этим что-то стекала с лица и сама человечность, а вместе с ней и ужас, боль, усталость, оставляя лишь след мудрого спокойствия, свойственного не живому, но вещи. Кто-то пронзительно кричит, но не офицер, кто-то призывает к спокойствию и трезвости, к рациональным действиям. «Не поддавайтесь панике», – вопят изо всех сил. А я смотрю на густые чёрные капли, и в них почему-то отражается большой арендованный дом в ночном мраке на краю города, в который мы только-только въехали без предварительного осмотра, ничто ещё в нём не отзывается теплотой, шкафчики, кухонная утварь, запахи кажутся чужими; сквозь стеклянную дверь просачивается во мглу рыжеватый даже свет, его надо потушить, чтобы не привлекать внимание, но выключатель (тот, что под рукой) не подходит, и следующий тоже; нам нужно срочно найти выключатель, в крайнем случае придётся выкрутить лампочку, но вот так просто с ходу я не могу понять, что именно является источником сигаретного света. Я не понимаю, произношу ли я это вслух? Я кричу, прошу помощи, но не слышу своего голоса, я костями ощущаю всепроникающую дрожь, бегу на второй этаж, подкрадываюсь к гудящему окну и, чуть отодвинув занавески, всматриваюсь во мглу: расходящаяся трапеция рыжеватого света неспешно ползёт по земле, приоткрывая напряжённым до боли глазам легко узнаваемый рельеф двора, тропинку средь рваных островков серой в ночи травы, песочные проплешины (здесь когда-то была песочница[147]); свет скользит все дальше и дальше, вместе с тем растёт и чувство страха по отношению к тому, что там, – оно выжидает момент… каскады пепельных очертаний деревьев на фоне свинцового неба, едва схваченного полумесяцем на северо-западе, будто вмиг взмывшая в воздух земля от прилетевшего снаряда. Или это оно и есть? Глаза не верят этой статике, глаза – никогда не закрывались, ибо, если они закроются хотя бы на мгновение, земля тут же схлопнется, погребёт под своей многотонной массой всё последнее живое…

– Что они делают? Они спят? Чёрт бы их подрал! – матерится кто-то кроваво-красный, будто облитый в буйной пьянке вином. С безумным, ожесточённым выражением встаёт в полный рост.

– Пригнись, дурак, ляг!

– Нужно погасить свет, срочно! – кричу тоже, внося свою лепту во всеобщее безумие.

– Откуда этот дым?

– Чёрт бы вас всех подрал!

– Откуда бьют?!

– Нечем дышать!

– Он уже мёртв, оставь его.

– Кто это?

– Гасите свет, если хотим жить.

– Сюда!

– Свет!

– Кто это?!