Гнездо синицы

«Когда же, когда же, мой милый Стужин? Мы ждём тебя всё в том же месте – на ярмарке, что разбивается за городом, а ты уходишь по дороге дальше и дальше от своей семьи. Арлекины, паяцы, жонглёры и, конечно же, я – нам всем начинает казаться, что ты не воспринимаешь нас всерьёз! Но мы же тоже люди, нам холодно, голодно, тесно на маленькой деревянной платформе, парящей высоко-высоко над землёй под куполом цирка, что за эти годы прилично прохудился. Мы тоже не вечны, мы стареем. Сквозь дыры полотна за нами следит луна, и, как бы это противоестественно ни звучало, нам страшно. Да, нам тоже бывает страшно. Мы были в тот день на арене, мы видели, как падает вниз наш Пьеро, мы видели, что может случиться с каждым из нас, если мы оступимся. Музыка оборвётся, всё, что двигалось, остановится – не сразу, но остановится, раздастся сначала один детский вопль, за ним подтянутся остальные. Так случается: люди падают вниз и перестают быть людьми, от этого не убежишь. Но мы продолжаем и дальше балансировать на нити, это не повод останавливаться, мы продолжаем ждать, когда же, наконец, и ты решишься… Ты помнишь Петю? Петя уже не ребёнок, Пете почти шестнадцать, и хоть он и не подаёт виду – он скучает по тебе. Не проходит и дня, чтобы он не вспоминал тебя.

Но что случилось на этот раз? Ты, как всегда, заработался? Или, может, подвернул ногу? Или рыжего котёнка пришлось снимать со старого тополя? Бывает же! Снова повздорил с кем-то в очереди в магазине? А теперь мысленно мстишь им, что аж скакнуло давление и извилины разбухли от перенапряжения? А может, глаза болят от долгого листания страничек твоих подружек, которые даже и не догадываются о твоём существовании?

А Зина? Её же так зовут? Это не совсем то имя, верно? Я тебя знаю. Ты испытываешь слабость к некоторым женским именам: софия, лиза, заря, слива, а затем прибавилась зина. Что это за имя вообще? Зина – корзина. Но я приняла и этот ярлык, ведь ты сам наградил меня им, пополнив таким образом пантеон виртуальных богинь. Тебе нравится глазами пробегаться по очертаниям звуков, пока ещё не произнесённых вслух, и то чувство, что зарождает внутри их эхо, тебе нравится быть с ними и то, как пальцы неспешно сжимаются на горле этих слов, отсылая твоё внимание прямо к их субстанции, к их плоти, их идее. Тебе нравятся негативы, что висят на прищепках, то, как они блекнут на глазах, и ты не успеваешь поместить их в фотоувеличитель. Но Зина – это уже перебор.

Озаботься, пожалуйста, вдумчивым ответом, дорогой Стужин, и не смей внушать мне снова, будто я манипулирую тобой. Всё вышесказанное вообще не про это. И в то же время обиду я не скрываю, не за себя лично, за Петю и каждого из нас, ведь ты дал нам слово идти с нами до конца.

Пишу шёпотом: мы даже сейчас ждём твоего возвращения».

– При чём тут вообще Зина? – произнёс я вслух озадаченно и поспешил избавиться от письма вместе с оставшимися в кармане бумажками.

•••

Проводив взглядом двух дам в жаккардовых плащах, я рухнул на колени и пополз обратно к Лизиному дому[189] на подозрительно лондонской улице[190], пополз мимо малины, вдоль низкого деревянного забора, мимо ряда гордых слив, колодца, кустика черноплодки, в ботаническом мире зовущейся аронией, пока не упёрся в порог её дома.

– Увези, просто увези меня куда-нибудь в Европу или Америку. А лучше в Австралию. – Лиза бросилась мне на шею с порога. Я испытал смутное чувство надежды от тепла её тела, настоящего живого тела. – Они рядом. Мне страшно.

Спустя три года и двадцать восемь недель (ровно столько потребовалось, чтобы вместить события, описанные и неописанные в моём личном досье, вплоть до кончины Директора) мне представился случай воскресить в памяти возвращение с фронта. При одном лишь визуальном сравнении поезд с дедом внутри по всем пунктам уступал составу, на котором мы с Лизой совершили не оправдавший надежд побег[191] из Москвы за границу.