Гнездо синицы

Так вскрывается, точно тёркой, кожура благопристойности – человек не ведает, чего хочет.

К подаче десертов и дижестивов выкрики их и вовсе сделались нечленораздельными. Они рычали, хрюкали, лаяли, кукарекали на манер диких зверей и птиц. Видный чиновник – бывший зам. губернатора одной из сибирских волостей – нашёл занимательным поедать яства без сковывающего посредничества столовых приборов, предпочтя для этой цели более естественную позицию – стоя на четвереньках. Остальные поспешили последовать примеру политического деятеля. Изгваздавшись с ног до головы, заслуженный доктор-окулист не нашёл ничего лучше, чем рывком сорвать с себя одежды, включая исподнее, и пуститься в пляс. Не прошло и мгновения, как вслед за ним похотливые безумцы принялись рывками сдёргивать с туловищ фраки и помпезные наряды, оголяя тела дряблые и совершенные. Вторая ракетка Уимблдона изящно нырнула с разбегу в самую гущу, угодив знаменитому блогеру коленом прямо в нос. Кровь хлынула наружу, раздались душераздирающие вопли, которые тут же были подхвачены скрипкой, жалобно заскулившей со сцены. А спустя полминуты они уже вовсю сношались, подначиваемые набирающей обороты музыкой, сливаясь в единую исступлённую массу, где речи не может идти о делении на личности, – визуально это напоминало мурмурацию. Честное слово, это было уже чересчур. Обступая балерин со всех сторон, масса падала ниц к их ногам и прижималась к полу, как если бы гравитация выросла в разы, а те в свою очередь продолжали свой гипнотический танец как ни в чём не бывало, ступая прямо по ёрзающим тушам. Невозможно было определить, кто первый достал ножницы и отрезал по кусочку ткани от их балетных пачек, те, кто были в первых рядах, тут же включились в новую игру и принялись рвать наряды, царапать на их телах непристойности, самые отвратительные и низкие слова, поднятые со дна колодца их душ, плевать в них, тыкать в них вилками сначала легонько, как бы в шутку, а потом уже не стесняясь; кто-то замахнулся камнем, в то время остальное стадо с неприкрытым интересом наблюдало за человеческим страхом, не прекращая сношений.

Вдруг музыка резко затихла, предоставив чавкающие звуки, остервенелые стоны и рыки самим себе, застыли и юные танцовщицы. Сначала едва-едва, набирая издалека, затем активней вступили барабаны, а главные двери, распахнувшись, явили зале мою обнажённую спутницу; с каждым Лизиным шагом взбудораженная масса, благоговея, расползалась перед ней и смыкалась позади неё. В центре потрёпанные балерины торжественно водрузили на её вьющиеся волосы корону из свежеспиленных рогов марала, облезающих и обильно кровоточащих.

В этот момент Лиза медленно подняла глаза, посмотрела на меня виновато и слегка пожала острыми плечиками, мол, а я чего, я ничего. Пластический хирург, проследив за её взглядом, заметил меня, выплюнув чью-то обвисшую грудь, залился остервенелым лаем; остальные, неохотно отрываясь от своих гедонистических услад, вслед за ним потянули наверх свои раздражённые морды и принялись бесцельно выть.

«Всё ясно, – подумал я, – это проекции».

Человеческая природа и сама тьма внутри всегда извернётся, найдёт способ подстроиться под обличающий свет морали и сознательности. Я попятился ползком обратно в лабиринты винного цвета, не дожидаясь, когда толпа начнёт действовать, но тут же, в коридоре, наткнулся на зловредного капельдинера. Он с надрывом волочил в залу огромную глиняную амфору с оливковым маслом для облегчения трения туловищ. Опередив любую его реакцию, я нанёс прихвостню мощный удар с локтя в область кадыка. Это надо было видеть: даже в падении его содержался жест осуждения моего крайнего невежества, амфора в свою очередь тоже грохнулась, исторгнув из себя значительную часть содержимого. Осознавая последствия, я рванул, тщетно пытаясь на ходу восстановить в памяти маршрут. Тыкаясь то в одно, то в другое купе, я обнаруживал кабинеты с обширными библиотеками, кладовки, откуда на меня тут же сыпались швабры и мётлы, помещения с пустыми клетками неясного назначения. Сколько раз это уже повторялось? Сколько раз мы отрезали себя от родной земли, от родной истории и взамен оказывались ненужными[201], лишними[202], преследуемыми[203]? В полубреду я натыкался на заполненные густым молочным дымом комнаты для игры в винт, в которых битком было лиц с завидными холёными усами в гусарских шинелях, они громко хохотали, переминая полнотелых куртизанок на своих коленях. Я расталкивал всех и бежал дальше, а за окном тем временем вырастали зубоскальными силуэтами предгорья Альп.

Когда же я наконец смог добраться до нужного купе, то с облегчением обнаружил Лизу напряжённо дочитывающей последние страницы «Women in Love» Дэвида Лоуренса в оригинале.

Я запретил ей появляться на публике, фотографировать и выкладывать что-то в интернет, ведь её могли узнать, как-никак она была официальной наследницей компании своего ненаглядного папочки, на чью смерть стянулись какие только возможно падальщики, демонстрирующие готовность приобщиться к куску треснувшей империи.

•••