Гнездо синицы

Лиза не страдала по родине, по друзьям, по матери, какие-то мелкие детали, способные напомнить о потерянном доме, наподобие гречки на полках в супермаркете, не погружали её вдруг в томительную ностальгию. Не удивлялась она странным птицам и незнакомым цветам; так, однажды мы очутились в царстве, где вместо воробьёв в зарослях караганы щебечут золотинки от шоколадных конфет. Кто-то полакомился сладостями и тем самым дал птичке жизнь и блеск в лучах солнца. А Лиза и бровью не повела, собрала вещи и уехала.

Впрочем, что удивительного в том, что человек придёт туда, куда идёт? Прикладывающийся к бутылке сопьётся и подохнет в канаве, ветреная девица станет блядью и будет убита ревнивцем на перроне, а мёртвый внутри останется в одиночестве? Удивительно, когда человек шагает в одном направлении, а оказывается совершенно не там!

Рассуждаю: это халатное недоразумение под названием «моя жизнь» должно как-то само собой разрешиться, в идеале – моментально, лёгкой поступью подкравшись во сне, избегнув старости и болезненной беспомощности. Это должно было произойти ещё там, где над головой дни и ночи напролёт свистят пули[234]. А, верно, уже и случилось, только вот я по воле какого-то злого рока этого не заметил, продолжил по инерции сновать по парку, сидеть на скамейке да таращиться в телефон. А может, может, и того раньше? И дело не дошло до наступления, никто не орал «Шашки на гало!», «Пленных не брать!», «Кавалерия! Артиллерия! На позиции! Лучники! Гренадины! На позиции! Построение клином! Запевай! Ура-а-а!», и не ревела шрапнель, и парнишка с густыми бровями не протыкался штык-ножом? Да, верно, так… хорошо, очень хорошо.

Как все уже наверняка поняли, Лиза – это не Лиза, не живой человек, лишь приписанное качество чего-то спрятанного в моём подсознании, которому насильно придана внешность случайного аккаунта – одного из великого множества детей сети, которых та беспощадно изрыгает из своей виртуальной утробы.

«Загадка без разгадки»[235], – читаю я под чьими-то фотографиями.

«Мысль прекрасная, жаль, выразить нечем», – читаю и пролистываю.

Оторвавшись от экрана телефона, я обнаруживаю в свету настольной лампы знакомые до боли очертания комнаты. Шумит монотонно кулер старенького системного блока, за окном – зима. Раздаются в захламлённой комнате клацанья клавиатуры. Ни мышей, ни глаз на стене, ни сборных людей. Никто за мной не гонится, никто меня не ищет. Уже 116 дней.

Декабрь, 31

Ах, мошка-мошечка, зачем бы мне всю жизнь не щуриться заплаканными глазами, выискивая твоё жужжание на фоне абажура? Я лежу у матери на коленях, она читает мне вслух «Котика Летаева», и, глядя на снежные хлопья за окном, я и сам становлюсь котиком: сворачиваюсь клубочком и, мерно покачивая полосатым хвостиком, мурчу. В полудрёме прижимаю к груди заштопанную куклу – лоскутного арлекина Пьеро.

Часом ранее я не удержался и, воспользовавшись тем, что мама отошла по делам, залез под ёлку и открыл свой подарок. На дне коробочном в бумажной стружке лежала пёстрая кукла с пышным батистовым воротником, лежала и вопрошала без слов: «Кто я?» Моё любопытство на этом не остановилось, и я достал её на свет: вишнёвая в чёрный крап, с золотистыми пуговками: ты – Пьеро. Пользуясь случаем, я представил Пьеро стеклянным снегирям, сидящим тут же на ёлочных ветках, те же лишь тревожно закивали на половину шестого часов. И, да, надо было бы убрать Пьеро на место, но я, вновь поддавшись искушению, решил быстренько разыграть одну цирковую партию – под куполом раскинутого меж спинок двух стульев одеяла. Что могло пойти не так? Я зажёг магический фонарь и с нетерпением сделался зрителем: усач в тюрбане выдувал струи пламени, клоуны паясничали как не в себя, акробаты привычно парили на кольцах. Когда в шатёр вступил Пьеро, все артисты разом побросали дела и окружили незнакомца, даже лошади не остались в стороне – приветственно отведали его манжеты на вкус; последней к новичку приблизилась бесшумной походкой Премудрая княжна с лазурным штрихом на щеке (каюсь, мой грешок):

– Здравствуйте, Пьеро. Как вы могли заметить, у нас здесь цирк. Даже оркестровая яма тут имеется. Волки ездят на велосипедах, мышки танцуют балет, силачи поднимают машины. А что умеете делать вы?

Юного арлекина смутил скорее даже не сам вопрос, но пренебрежительный тон лучезарной княжны, и потому он не только не нашёлся сразу, что ответить, но к тому же залился румянцем в цвет своего трико.

– Не говорите только, – усмехнулась она, – что краснеть – это ваш единственный талант.

Со всех сторон раздались смешки.

– Нет, не единственный, – наконец выпалил он. – Я хожу по натянутой нити… над раскрытыми ножницами!

– О, так вы акробат? А по вам и не скажешь!

– Это не так. – Ему вдруг стало жизненно необходимо всем им что-то доказать.

– Тогда, верно, фокусник? – спросил наглого вида клоун.

– Не больше, чем каждый из нас.

– Философ тут имеется, – постучал по заострённой шляпе косоглазый звездочёт в шёлковой мантии, – полезайте-ка на стул и продемонстрируйте нам своё умение.