Гнилушкина гать (СИ)

   Вдруг вместо очередной капли сока Ваське попалось что-то гадкое. Парень поморщился, поскорее повернулся на бок и сплюнул. Но тут же ему за шиворот потекло что-то жидкое, вязкое и дурно пахнущее. Васька смачно выругался. Он потянулся к шее рукой и машинально стал поворачивать голову наверх, к источнику неприятности. Еще в процессе движения пастушок краем глаза заметил, что лицо сидящего рядом приятеля исказилось гримасой отвращения, а сам Миханька, нервно отталкиваясь от земли руками и ногами, принялся отползать в сторону. Васька сообразил, что случилось что-то совсем не хорошее, но он уже не успевал остановить собственное действие - ведь все это происходило в одно мгновение. И как только лицо пастушка открылось небу, Васькины глаза и нос залило багряной тошнотворной жидкости. От испуга и неожиданности парень, к своему несчастью, заорал и липкая жижа тут же затекла ему в рот, заставляя бедолагу давиться и харкаться этой мерзостью.

   Кровь! Из сломанной березовой ветви лилась бурая, гнилостная кровища!

   Ошалевший от ужаса пастушок вскочил на ноги и рванул прочь от проклятого места. Он бежал не разбирая пути, не видя ничего вокруг, судорожно отплевываясь, откашливаясь и безуспешно пытаясь руками и рукавами смахнуть размазанную по лицу жижу. Наконец парень споткнулся, подвернул ногу и упал. Его вытошнило. Еще раз. Заливаясь слезами и слюной, Васька кое-как сел и отодвинулся от отторженного содержания желудка. Трясущимися руками он нарвал травы и попытался вытереть ею лицо.

   - Куда?! В деревню, в деревню бежим! - Раздалось где-то за спиной.

   Васька огляделся и заметил за деревьями Миханьку. Тот еще что-то выкрикнул, махнул рукой, указывая направление, и побежал. Тогда только пастушок сообразил, что со страху ломанулся в лес да к старому погосту! В деревню надо бежать, в деревню. К людям. К мамке!

   - Мамка-а-а, - в голос завыл детина.

   Он поднялся и, прихрамывая на ушибленную ногу, поспешил вслед за приятелем.

   И снова неспокойно в Гнилушках. Народец стягивался к двору старосты: люди переминались с ноги на ногу, шептались, охали да ахали. "Трое утопленников, смертная хворь, что уже и гадать было, что нечисть объявится? Ты как думаешь, кум?", "А что тут и думать, кума, так оно и есть. Что делать-то только теперь?", "И то правда, как бы откупиться, чтобы всем не пропасть".

   И Кирка пришла - серая с лица, исхудавшая. Встала в сторонке, будто тень. Никто ее и не заметил: кому какое дело до сироты, когда такие дела творятся?

   - Слышно что? - вопрошали новопришедшие.

   - Собор у них. Матвей Борисович выходил, велел обождать. Что-то там думают, решить не могут. - Откликались из первых рядов.

   - А чаво думать? Чаво голову ломать? Что Ваську, что Егорова сынка - в топи свести! Так-то оно надежнее, - проскрипела старуха Авдоха.

   - И тебя вперед! Нечисть как тебя заслышит - сама стрекача задаст. Так и одолеем! - Загоготал молодой мужской голос. И по толпе прокатился одобрительный смешок.

   - Охальник! Чтобы тебе пусто было. Тьфу на тебя! - недовольно заворчала Авдоха.

   Сам совет проходил внутри старостиных хором. В комнате расположись все главы видных и уважаемых деревенских семейств, в том числе и Матвей Борисович, и Егор Ефимович. Собравшиеся люди образовали полукруг, обращенный к хозяину дома. Сам староста с посохом в руках восседал на лавке. Рядом с ним в карауле стоял Онисим. Среди почтенных мужей "беловой вороной" выделялись Марфа, держащая в руках упитанного гуся и виновники переполоха, стоящие посреди комнаты. Насупившийся Миханька с обидой поглядывал на окружающих, а Василек, который, к слову, уже успел умыться и переодеться, смотрел в пол и периодически шмыгал носом.

   Тимофей Федорович покрутил головой по сторонам. Густые, мохнатые брови старика с возрастом опустились на глаза так низко, что, казалось, полностью перекрыли ему поле зрения. Но присутствующие в зоркости старосты ни минуты не сомневались. И Егор Ефимович не сомневался, а потому, когда голова старосты оказалась обращена к нему, -- небрежным жестом положил ладонь на пухлый кошель, подвешенный к поясу. Но и Марфа-то тоже баба глазастая -- дернула гуся за перо, чтоб тот подал голос и перевел внимание деревенского головы на себя. Тимофей Иванович, оценивая перспективы, заходил бровями, замял губы, зашевелил редкозубой челюстью.

   - Ты чего это, Марфа, с гусем-то пришла? - деланно удивился Онисим, чем вызвал приступ кашля у старосты.

   - Тимофей Федорович, никак простыл? - "Забеспокоился" вредный мужик.

   - А Савелий что же не пришел? - Отмахнулся от ухмыляющегося Онисима староста.

   - Звал. Лыко не вяжет.

   Староста понимающе покивал головой и, кряхтя, поднялся с лавки.

   - Что же, люди добрые, повод для собора у нас невеселый, да куда деваться - придется разобраться. - Дед двумя руками оперся на свой посох. - Как вы уже слышали, произошло в наших краях событие природному естеству и закону Велесия противное - закровоточила ветвь березовая. И тому есть два свидетеля: Василий, Марфы сын, и Михаил, Егора Ефимовича сын.

   Миханька кивнул, Василек шмыгнул носом.