Гнилушкина гать (СИ)

   - Ну! Я же говорил, крепкий парень, что с ним станется! - ощерился Онисим и одним рывком усадил Василька.

   Пастушок застонал от резко накатившей головной боли.

   - Поосторожней ты, - проворчал Тимофей Федорович.

   - Да ничего, не долго мучатся-то осталось, - "подбодрил" мужик.

   Деревенские закашлялись, а Филимон неодобрительно покачал головой. Онисим простодушно пожал плечами, мол, а что я такого сказал?

   - Да не боись ты! Гляди, что я принес -- кольчуга моя. Я в ней две битвы прошел. Было время. - Онисим поднял лежащую на другом конце лавки груду ржавого железа и с гордостью продемонстрировал ее пареньку.

   Лязг и скрежет металлических колец горной лавиной пронесся в гудящей Васькиной голове.

   - Она же давно проржавела, дядька Онисим, - жалобно простонал паренек.

   - Ишь, умник! - Недовольно проворчал мужик, сапогом отодвигая под лавку осыпавшиеся сегменты. - Лучше уж такая, чем никакой. Еще спасибо скажешь. Ну-ка, подыми ручонки-то. Сейчас примерим. Вот, хорошо сидит. Как влитая!

   Под весом железяк Василька согнуло пополам.

   - Мда... - Озадачено произнес Матвей Борисович. Он хотел было сказать что-то еще, но передумал. Вместо этого купец взял прислоненные к стенке вилы и протянул их пастушку. - Вот еще что, меча в нашей деревне не нашлось, но вот тебе оружие куда более грозное. Работники мои зубья на совесть заточили. И черенок крепкий, добротный, не подведет!

   Парень обреченно принял "грозное оружие". Потревоженная кольчуга жалостливо заскрипела и новая порция ржавчины осенней листвой полетела на пол.

   В комнате повисла тишина.

   - Поторапливаться бы пора. Солнце уже к закату клонит, - не зная, куда спрятать глаза, заметил Егор Ефимович.

   - Да. Вот, Василек, мы тебя напоили, накормили, в бой снарядили, и ты нас не посрами. Покажи уж этому чудищу, чего Гнилушкинские молодцы стоят! - Грозно потряс костлявым кулаком Тимофей Федорович. - Хранитель, а тебя просим, даруй воину сему благословение на праведный бой.

   - Что же, у каждого своя ноша. - Скорбно возвестил Филимон и осенил бедолагу святым знаком. Он достал из своей сумы берестяной амулет, на котором рунами были вырезаны имена Хозяина и Хозяйки, и повесил его Васильку на шею. - Знай, что истинная вера и искренняя молитва завсегда чудо сотворить могут. Так что ступай без страха в сердце, чему бывать, того уж и не миновать.

   Василек хлюпнул носом и затравленным взглядом обвел окружающих.

   - Мамка... С мамкой хоть дайте повидаться, - попросил он.

   Староста крякнул и извиняющееся развел руками:

   - Ты уж извини, Василий, но Марфу-то мы пока заперли - уж больно бедовая она у тебя, сам знаешь. Ничего доброго от вашей встречи не будет.

   Пастушок окончательно скис.

   - Ну, пошли, хлопец. - Онисим поднял парня с лавки и легонько подтолкнул к двери.

   Василек обхватил надежный черенок и, опираясь на вилы, послушно побрел наружу.

   Пока парень, тяжело кряхтя, пытался спуститься по ступенькам с крыльца, Матвей Борисович подхватил Онисима под локоть и тихонько шепнул на ухо:

   - Ты бы ,может правда, снял с парня ржавчину свою. Вон, еле ногами перебирает. А ведь последние часы живет.

   - Ага, а как он сбечь удумает? Я его на хромой ноге ловить буду? Или мне его связать да при всем честном народе за веревку что телка тащить? - Ответил мужик. И напутственно добавил: - Понимать надо!

   Матвей Борисович почтительно кивнул головой -смекалку купец уважал. Но тут уже его и самого за локоток потянул Егор Ефимович:

   - Чего меч-то в гарнизоне не купили? Скинулись бы на такое дело. Что он там, с вилами-то...

   - А с мечом чего? Что уж и деньги тратить! - Возмутился Матвей Борисович. - И так вилы какие отдал. Хорошие вилы-то. Еще мой батюшка их приобрел. Сносу нет. А черенок какой! Какой черенок! Э-э-х...

   Егор Ефимович согласился и сочувственно вздохнул. Вилы, да с хорошим черенком -- вещь действительно ценная, жалко, что пропадет.

   Главная деревенская улица быстро пустела. Мужики, еще издали завидев горемычного пастушка и его конвоира, вдруг вспоминали, что не наточены косы или не наколоты дрова на зиму, и, почесывая затылки, разбредались по своим дворам. Бабы вели себя расторопней - с криком и руганью они созывали ребятню в дом и в спешке запирали за собранной детворой ворота. Некоторые сорванцы, правда, все норовили забраться на забор и оттуда поглазеть на скорбную процессию, а то и скорчить дразнящую рожицу, за что неминуемо отхватывали подзатыльники метко запущенными кем-нибудь из домашних утиральниками. Василек шмыгал носом и обреченно перебирал ногами, не отрывая взгляда от земли. Онисим, напротив, зорко поглядывал по сторонам, насвистывая мотив незатейливой песенки. Не то, чтобы он верил, что кто-то воспротивится решению собора, скорее проявлял бдительность по многолетней привычке.