Гнилушкина гать (СИ)

   Снег. Покров еще тонкий, из-под белой пелены выглядывают зеленые шапки мха. Гнилыми зубьями торчат остовы старой гати. Листва уже опала и за росчерками оголенных веток хорошо видно поляну и сам омут, чью темную воду уже затянула ледяная корка. К берегу тянутся две цепочки следов: одни козьи, другие - детские. В конце этой вереницы, у самого "окна" стоит Ванечка, а чуть поодаль на льду - Манька. Одноухая Манька. Мертвая... Сукровица грязными потеками засохла на ее морде. Но Ванечка не понимает. Он смеется. Коза блеет, цокает копытцем. Подзывает. Мальчик тянет к ней ручки и делает шаг на тонкий лед. По корке разбегается паутина из трещин. Поляна заполняется опасным хрустом. Еще один шаг дальше от берега. И еще. Лед выдерживает. Но Манька вдруг мотает головой, становится на дыбы и с силой бьет копытами по поверхности. Полмгновения, и ребенок уходит под воду. В стороны разлетаются брызги и осколки льда. В то же самое время на поляну выбегает Ярошка. Он видит, что случилось и кидается к берегу. Ванечка не успел отойти далеко, и старший брат, упав на колени, в последний момент хватает тулуп за воротник. Ему тяжело, болотная тина не отпускает добычу, но паренек изо всех сил пытается вытянуть малыша на берег. Медленно, но у него получается -- над водой показалась голова Ванечки. Мальчик кашляет, плачет, слабо машет руками. Еще чуть-чуть, еще ближе к берегу. И вдруг ребенок резко уходит под воду! Рывок такой сильный, что Ярошка едва сам не оказывается в омуте. Очухавшись, паренек кричит, всматривается в черную воду, безуспешно пытаясь отыскать брата. Неожиданно из глубины "окна" появляется козья голова. Манька пастью вцепляется в лицо Ярошке и рывком увлекает того на дно.

   Плещется вода. По поверхности омута разбегаются хаотичные волны, раскидывая осколки льда и разбивая отсвет пасмурного неба на десятки тонких лоскутов. Но понемногу все утихает.

   Снег растаял.

   Кирка снова на поляне рядом с призраками. Ванечка все еще держит ее за руку. Рада что-то рассказывает, объясняет, но ее звонкий когда-то голос звучит лишь далеким, неразборчивым эхом. Девушка осторожно освобождает руку и идет по тропинке дальше. Туда, где ее уже ждет Тася.

   Лицо приемной матери изломано глубокими морщинами, руки скрещены и прижаты к груди. Не такой хочет помнить ее Кирка. Но вот Тася здесь, а ее бледная кожа покрыта предсмертной испариной. Девушка сама протягивает руку, касается ладонью щеки своей матушки. И мир меняется.

   Комната. Полумрак. В глиняных мисках медленно истлевают подожженные стебли лекарственных трав. Растрепанная Рада с огромным животом мучается от болей на собранной из сена лежанке. Рядом с подругой суетится Тася. Она растеряна и напугана. Чуть поодаль на лавке сидит Савелий -- прячет лицо в дрожащих ладонях.

   Роды никак не могут разрешиться.

   Но Кира сейчас видит больше, чем мог бы человек. Она видит саму утробу, видит нерожденного еще Ванечку. И четырехпалую руку-тень, обвившую своими черными отростками пяточку младенца. Мертвая хватка -- малышу не появиться на свет... И еще Кира видит, как рядом с дядькой Савой появляется божок -- сгущается в воздухе уродливой тенью, так же, как и когда-то на мельнице. Но здесь никто его не замечает. Рыбий череп тянется к голове мужчины. Подступается близко-близко, к самому уху. Шевелятся белесые кости рыбьей пасти, но слова произносит мельник. Он что-то шепчет Тасе. Женщина удивленно смотрит и мотает головой в ответ. Но Савелий продолжает говорить, показывает на Раду. Та уже еле дышит. Знахарка растеряно глядит то на подругу, то на уже упавшего перед ней на колени Саву. И в конце концов обреченно кивает.

   А божок вдруг поднимает голову и пристально смотрит на Киру.

   Девушка в испуге одергивает руку.

   Напротив стоит Тася. Она испытывающе глядит на дочь.

   - Хитрость все, дочка, злые козни. Не твоя воля, что ты здесь, то божок всех обманул -- ничего взамен не отдал, но все отнял! - Сбивчиво рассказывает женщина. - Потому и мы с Радой здесь. Упросили Хозяйку, Матерь всех детей, - отпустила Милосердная. Всего на часок отпустила. Тебя повидать, правду показать. Ты воротись дочка, не твоя это дорога. Воротись!

   И Тася крепко обнимает дочь, прижимает к груди.

   Кирка не сопротивляется. Она всего-то и хочет голос родной услышать. Хоть еще один разок! Но в неясном шуме ей уже не различить, где человеческая речь, а где шелест листвы.

   - Что же ты меня покинула, матушка, - роняет девушка слова, что слезы в колодец -- гулким эхом раздаются они в душе матери, частой рябью разливаются по больному сердцу.

   С горькой беспомощностью Тася выпускает из объятий отстраняющуюся от нее Киру. И хотелось бы матери броситься к дочери, силком заставить ту повернуть! Да только нет у мертвых власти над волею живых. Вот и смотрит она вслед девушке, вот и шепчет не миру, не богам, но самой себе: "Не уберегла я тебя, моя боурь-травушка. Не уберегла..."

   Кира идет по гати дальше, а за ее спиной таят, исчезают воспоминания.