Гнилые болота

Въ обществ вяло новымъ духомъ, люди стараго времени переставали играть въ немъ главную роль: какъ соръ, выметались они изъ разныхъ должностей и затворялись въ своихъ углахъ. Ругая новое племя людей, называя его племенемъ холоповъ, они рады были каждому лишнему человку, готовому слушать ихъ дкія выходки. Въ эти-то берлоги отжившихъ свой вкъ людей здила бабушка, возила туда и меня. Мрачно смотрли комнаты съ тяжелой мебелью, съ полуопущенными блыми шторами и штофными занавсками-драпри. Изъ-за шторъ иногда вдругъ пробивался смлый, яркій лучъ солнца и ударялъ тонкою, какъ игла, стрлою, въ какой-нибудь портретъ стараго и угрюмаго господина, какъ будто пронзая этою яркою стрлою свта и безъ того отжившаго и убитаго старца. «Петръ! опустите совсмъ шторы!» — волновались барыни-старухи; шторы опускались, и комната наполнялась блесоватымъ полусвтомъ: такой свтъ окружаетъ корабль въ туманное іюльское утро и сжимаетъ сердце непонятнымъ и страннымъ чувствомъ боязни, путешественникъ дале борта корабля не видитъ ничего, ни моря, ни неба, ни бгущихъ вблизи судовъ, и между тмъ кругомъ его не тьма, а свтъ, и чувствуется, гд-то далеко уже сверкаетъ яркое, горячее солнце…

Были въ этихъ жилищахъ и дти; это были сироты-родственники отжившихъ своа вкъ людей, воспитывавшіеся въ Пажескомъ корпус, потомъ дти темнаго происхожденія, чьи-то незаконнорожденные сыновья, пріемыши и воспитанники, росшіе въ богатыхъ хоромахъ, вдалек отъ Божьяго свта, въ барскихъ привычкахъ. Я игралъ одну роль съ послдними; иногда иной пажикъ спрашивалъ меня:

— Гд служитъ твой отецъ?

— При двор,- отвчалъ я и уже начиналъ краснть.

— А какой у него чинъ? — продолжалъ допросчикъ.

Я готовъ былъ заплакать и никакъ не ршался сказать правду; я уже стыдился званія своего отца и глупо лгать, отвчая:

— Не знаю.

Кругомъ меня назывался смхъ; пріемыши длали то же (впрочемъ, они часто и въ самомъ дл не знали своихъ отцовъ, но надо мной смялись и они). На моихъ глазахъ дрожали крупныя слезы.

— Ma tante, ma tante, какой онъ смшной! — кричатъ пажъ, таща меня въ кабинетъ своей важной тетушки. — Онъ не знаетъ, какой чинъ у его отца, онъ…

— Тише, тише, — говорила тетушка, понюхивая склянку съ какимъ-то спиртомъ:- вы, Леонидъ Николаевичъ, ведете себя неприлично; у меня посл каждаго праздника два дня болитъ голова отъ вашихъ криковъ. Я перестану васъ брать изъ корпуса. Извольте идти въ свою комнату я не показывайтесь ко мн, покуда я васъ не позову. Allez!

Дти притихали, а пажикъ, попавшій подъ опалу, уходилъ изъ кабинета разгнванной старухи, но не въ свою комнату, а въ двичью, гд уже вс знали, что Леонидъ Николаевичъ уметъ шутить вольныя шутки…

Старые люди часто длали дтскіе балы, бабушка привозила меня на нихъ, и, закруженный танцами, я совершенно забывалъ, что не здсь мое мсто, что я пирую не на своемъ пиру, пожимаю руки и обвиваю своею рукою дтскія таліи, до которыхъ не долженъ бы и дотрогаться. Бабушка заказывала мн новыя курточки, одвала меня, какъ куколку, мн было весело, я былъ счастливъ. Такъ же веселы и счастливы были и другія дти темнаго происхожденія, появлявшіяся на этихъ балахъ… А знаете ли вы, читатель, что сдлало изъ нихъ это воспитаніе? Одни сдлались взяточниками и казнокрадами, желая вести роскошную жизнь, другія вышли ни на что не годными, заденными воспитаніемъ пьянчужками съ горя, третьи угодили въ солдаты во время рекрутскаго набора, четвертые лишили себя жизни, считая ее за невыносимое бремя, и только немногимъ, могучимъ и здоровымъ натурамъ, удалось спасти себя, сбросить все привитое воспитаніемъ и стать полезными дятелями. Но если бы вы спросили этихъ послднихъ, чего имъ стоила нравственная ломка, то вы невольно прониклись бы уваженіемъ къ нимъ, услышавъ ихъ отвтъ, и пожалли бы, что имъ пришлось выдержать такую страшную борьбу. Мои родители, понимая опасность моего положенія и видя, что вызды годъ отъ году становятся чаще, стали волноваться.

— Надо кончить, Соня, — говорилъ отецъ-Сашу ршительно съ толку собьютъ наряжаньями, балами и визитами. Неужели мы дадимъ погубить его и разрушить наши надежды?

— Но какъ же кончить? Надо поссориться съ матушкою, это будетъ тяжело и ей, и намъ.

— Хоть бы и такъ! Она отжила свой вкъ, мы тоже, намъ не привыкать-стать переносить непріятности; Саша же только начинаетъ жить, за что же изъ-за глупыхъ родственныхъ чувствъ губить молодую жизнь?

— Длай, какъ знаешь, но, ради Бога, не поворачивай слишкомъ круто; если можно, устрой все безъ ссоры.

— Хорошо, обдлаю.