— Вы думаете, — сказалъ онъ намъ гнвнымъ и презрительнымъ тономъ: — что этотъ негодяй, gamin, считающій ни за что сченье и стыдъ, хорошо поступилъ? Вы ошибаетесь: онъ отвратителенъ со своимъ поступкомъ! Кто считаетъ ни за что стыдъ и не трепещетъ передъ розгою, тотъ неисправимый мерзавецъ!
Калининъ возвратился съ сченья блдный, но на его глазахъ не было признака слезъ; онъ прошелъ на свое мсто, не взглянувъ на Гро, и, повидимому, былъ спокоенъ. Гро посмотрлъ на него съ негодованіемъ и искривилъ свои губы въ гадкую улыбку и какъ-то тревожно гримасничалъ и кривлялся. Это всегда бываетъ съ провинившимися людьми, если правый молчитъ передъ ними и предоставлетъ имъ самимъ судить о своемъ поступк.
— 'Что, больно выскли? — съ участіемъ спрашивали школьники у Калинина по уход Гро.
— Не знаю; меня маленькаго много драли, такъ я привыкъ, — съ убійственною грустью отвтилъ Калининъ и уткнулся въ книгу.
Сколько ни старались съ нимъ заговаривать товарищи, онъ не отвчалъ и какъ будто боялся заговорить. Блдность его не проходила во весь вечеръ, и онъ часто лихорадочно вздрагивалъ.
На другой день онъ былъ тмъ же веселымъ и беззаботнымъ школьникомъ и на двор, сидя на бревн; распвалъ русскія псни, лаская любимца-мальчугана. Но дло было сдлано, онъ выдался изъ толпы товарищей, ему удивились, его ругали, но, главное, — о немъ говорили. Розепкампфу вдругъ вздумалось съ нимъ сойтись. Но на первыхъ словахъ ихъ бесда прервалась замчаніемъ Калинина:
— Ты какой-то злющій, чортъ тебя знаетъ.
Съ этими словами Калининъ отвернулся: отъ Розенкампфа и, крикнувъ ребятишкамъ: «кто догонитъ Калинина?» — побжалъ. Бготня и возня на двор началась страшная, и громче всхъ голосовъ гремлъ голосъ Калинина.
Розенкампфъ грустно задумался и долго молча сидлъ на двор, опустивъ голову и чертя палкою по земл…
Я не знаю, о чемъ думалъ мой другъ, но, когда онъ всталъ, то я увидлъ на песк нсколько разъ написанное слово: злющій…
Я въ т времена не задумывался надъ подобными поучительными событіями; зато я задумывался надъ другими, касавшимися лично меня и моей семьи. Мн приходится еще разъ нь этой части моей исторіи вывести бабушку и дядю. Эти люди уже не подавали никакой надежды на полезную общественную дятельность, они, видимо, не могли ничего ожидать въ будущемъ; но они, все-таки, ожидали, волновались, совались изъ стороны въ сторону и длали видъ, будто ихъ роль еще не кончена, и имли сильное поползновеніе сдлаться героями отдльной комедіи. На бломъ свт много такихъ заштатныхъ актеровъ; они мшаютъ дйствительно играющимъ свои роли артистамъ, путаютъ ихъ, толкаютъ, а иногда просто загородятъ ихъ своими спинами и за нихъ расшаркиваются и раскланиваются передъ публикой. Вредны эти личности, а что станете вы съ ними длать? Въ роман авторъ можетъ ихъ уморить скоропостижною смертью, а въ жизни этого не сдлаешь, не совершивъ преступленія, грозящаго прогулкою въ Сибирь; потому-то и мн приходится говорить въ моей исторіи о заштатныхъ актерахъ до тхъ поръ, покуда они живутъ, и чувствуется на мн ихъ вліяніе.
XIII
Дядя и бабушка
Отецъ и мать жили попрежнему тихо и однообразно; но не такъ жили дядя и бабушка.
Читатель долженъ помнить, что мое описаніе дядиной личности остановилось на томъ, что его выскъ князь Тресково-Обуховъ. Черезъ два года дядя, съ помощію денегъ, выдержалъ гимназическій экзаменъ и въ теченіе нсколькихъ лтъ мечталъ сдлаться учителемъ русской словесности. Въ т времена у насъ большая часть юношей, начитавшихся русскихъ журналовъ и потому считавшихъ себя передовыми людьми, думала сдлаться учителями русской словесности: предметъ казался имъ легкимъ. Вызубривъ адресъ-календарь русскихъ писателей, составленный Гречемъ, они могли ораторствовать, сколько душ угодно, и открывать міру разные современные взгляды, плохо понятые и легко понадерганные изъ критическихъ статей, стоившихъ ихъ авторамъ усидчиваго труда, здоровья и часто очень непріятныхъ объясненій по поводу какой-нибудь лишней истины. Юноши понимали, что посл Колумба легко открыть Америку, и брались за этотъ трудъ. Дядя тоже перечитывалъ журналы, здилъ на лекціи разныхъ профессоровъ; грезилось ему, что и самъ онъ будетъ профессоромъ. Публичныя лекціи, толпы слушателей, рукоплесканія, слава, изданіе его портрета и тому подобныя прелести являлись въ его грёзахъ; но грёзы такъ и остались грёзами; горячка скоро охладилась предстоящимъ трудовъ, и дядя сталъ ругать профессоровъ Выздоровленіе его отъ горячки случилось въ то время, когда я поступилъ въ N-скoe училище и въ душ проклиналъ науку.