Гнилые болота

Мн, по моему положенію въ свт, пришлось близко взглянуть на дтей. Въ первые дни знакомства со мною, почти каждый ребенокъ являлся передо мною куколкою на пружинк, заведенной родителями, безъ чувствъ, безъ мыслей, всегда готовый проплясать на какой угодно проволочк приличный его возрасту танецъ. Я старался расшевелить истуканчиковъ и, посл долгихъ усилій, мн всегда удавалось увидать въ нихъ живое, своеобразное, характерное существо. Теперь я не поврю никому, кто проповдуетъ: «какой у дтей характеръ, какія у нихъ чувства! Это пустые капризы, мелкія безслдныя прихоти, они проходятъ талъ же скоро, какъ высыхаютъ дтскія слезы. Дти — безцвтный воскъ». Такъ, милостивые государи, дитя — воскъ, но не безцвтный, не одинаково гибкій. И знаете ли вы, что эти слезы, пролитыя въ дтств, смываютъ вс благіе порывы въ человк, что ни въ одномъ взросломъ не оставляютъ он такихъ слдовъ, какіе оставляютъ въ ребенк; он изсушаютъ, очерствляютъ его, убиваютъ въ немъ постепенно вру въ добро, длаютъ его сначала врагомъ грубой няньки, озлобленныхъ товарищей, глупыхъ учителей, и потомъ врагомъ каждаго человка-собрата, и осаждаютъ за дн его души все накипающее горе, доводятъ его до безотраднаго состоянія, когда человкъ говорить: «что за дло другимъ до моего горя? они его осмютъ», и говорить онъ это съ сожалніемъ, что не фразерство, не ломанье актера, но вся сущность нашихъ человческихъ отношеній выработала въ его ум эту безотрадную мысль.

Помню я, какъ будто случай былъ вчера, когда меня пригласили учить двнадцатилтняго мальчика; рекомендовали мн его за лниваго, упрямаго и злого ребенка. Ни того, ни другого, ни третьяго не могъ я замтить въ его задумчивомъ, но не сонливомъ лиц и въ его большихъ карихъ глазахъ. Я началъ учить; однажды прихожу на урокъ, мн говорятъ, что мой ученикъ заупрямился, разозлился, и нтъ возможности вытащить его изъ спальни; попросили меня подождать, покуда съ нимъ справятся. Я слъ въ гостиной, спальня была рядомъ, оттуда долетали до меня рыданія и звуки пощечинъ и толчковъ въ спину; я сидлъ, какъ на угольяхъ, наконецъ, среди рыданій я ясно услышалъ слова: «не мучьте вы меня ради Бога, убейте лучше разомъ!» Я не выдержалъ, позвалъ хозяйку дома и попросилъ у нея позволенія войти въ спальню. «Войдите, — отвчала мать ребенка, — но вашъ трудъ будетъ напрасенъ: въ немъ сидитъ демонъ упрямства и злости». Я вошелъ въ спальню и затворилъ за собою дверь. Ребенокъ сидлъ въ углу, положивъ голову на столъ и обвивъ ее руками. Я сталъ его уговаривать и ласкать, просилъ его разсказать встревожившую его исторію, общалъ заступиться за него, быть его другомъ. Онъ взглянулъ на меня, какъ бы желая увриться, правду ли я говорю: «Вы добрый! — заговорилъ онъ:- меня здсь цлыми днями дразнятъ и злятъ братья и сестры, потомъ жалуются на меня матери, она меня начинаетъ бить и разсказываетъ про меня отцу, и онъ сердится, ставитъ мн въ примръ братьевъ и сестеръ, а вдь я знаю, что они не его дти!» Меня, какъ громомъ, поразила эта фраза. «Спасите меня, не позволяйте имъ меня мучить!» — говорилъ мальчуганъ и прислонился ко мн головою и тихо-тихо плакалъ. Черезъ полчаса я уже давалъ ему урокъ, черезъ годъ онъ былъ однимъ изъ лучшихъ моихъ учениковъ и самымъ послушнымъ сыномъ, хотя мать, женщину, плохо скрывавшую свое легкое поведеніе, онъ не любилъ и не уважалъ, но это зналъ только я. Такія драмы происходятъ часто въ душ дтей, говорятъ же дти, прилично-благовоспитанно, по дтскимъ книжкамъ. Родители средняго и высшаго сословія городскихъ жителей заботятся только объ отсутствіи мщанскихъ манеръ, объ умньи держать себя, о прилизанной выдержк ребенка. Радъ бы онъ безцеремонно покричать, похохотать во все дтское горло, побороться со своимъ другомъ, повозиться съ нимъ на полу, но старается подавить въ себ проявленіе этихъ желаній, потому что ужъ слишкомъ привыкъ въ выдержк, слишкомъ благовоспитанъ. Чопорно, съ гусиной важностью выступаютъ эти дти даже по тротуарамъ главныхъ городскихъ улицъ, одтыя или въ затйливо-шутовской нарядъ, или во фрачекъ и пальто послдней моды; выглядятъ они шутами и карлами и, выдерживая свои роли, притворяются, ведутъ умные разговоры, утшая своею благовоспитанностью франтоватую maman; грустно глядятъ они на играющихъ въ снжки уличныхъ мальчишекъ, но и этой грусти не высказываютъ другъ другу; они уже стыдятся и знаютъ безполезность высказыванія своихъ чувствъ. Бдныя, несчастныя дти!

Такими благовоспитанными дтьми были отчасти Розенкампфъ и я; нашъ разговоръ, завязавшій узелъ дружбы, былъ пустъ и безжизненъ, и только очень привычный наблюдатель замтилъ бы, какою недтскою грустью и глубокимъ чувствомъ дышала послдняя фраза Розенкаипфа: «я тебя люблю, потому что ты всегда одинъ и скучаешь». Во второй части моей исторіи Розенкампфъ самъ разскажетъ читателю, что развило его характеръ, и почему высказалъ онъ эту мысль.

XII Второй школьный годъ