Гнилые болота

Въ семь мсяцевъ, невдомой постороннимъ людямъ, внутренней борьбы я пересталъ играть въ лапту и въ городки; два часа обденнаго времени употреблялись мною на ученье, и ихъ мн было мало, я едва справлялся съ приготовленіемъ уроковъ. Посреди шумной и беззаботной толпы школьниковъ, я снова былъ одинокимъ и тоскующимъ ребенкомъ, медленно побждалъ я себя, и когда побда была одержана, когда ученье пошло легко, тогда я не зналъ, куда дть два часа свободнаго времени; играть на двор я отвыкъ и не понималъ, что игра можетъ разсять и заставить забыть пережитое время. Я сильно скучалъ, въ душ было какое-то утомленіе и раздражительность, мн часто хотлось плакать. Между тмъ и время сдлало свое дло. Ребенокъ тмъ веселе, чмъ больше у него товарищей, но какъ только начинаетъ онъ переходить къ юности, то тотчасъ же является у него потребность найти одного человка и назвать его другомъ, быть всегда вмст съ нимъ, жить душа въ душу до тхъ поръ, покуда де придетъ новая степень развитія, когда другъ длается снова товарищемъ, и на его мсто является женщина. Я вступилъ во второй періодъ развитія, періодъ стремленія къ чистйшей и искренней дружб. Это самая поэтическая пора человческой жизни; чисты и безкорыстны въ это время вс наши стремленія; оно продолжается отъ одиннадцати лтъ до шестнадцати, иногда до восемнадцати. Жалки люди, рано очерстввшіе и не испытавшіе на себ прелести этого періода. Друга по сердцу я еще не находилъ…

Былъ ясный апрльскій день; воздухъ, еще не совсмъ теплый, согрвался яркими лучами солнца; на двор дотаивалъ послдній снгъ, и мутными волнами съ веселымъ шумомъ бжали и стекались въ канавку ручьи воды; различные звуки ясне и громче раздавались въ воздух и замарали такъ медленно, какъ будто желали доставить человку удовольствіе вполн насладиться гармоніей говорливой городской жизни, посл нсколькихъ мсяцевъ глухой, безотвтно поглощающей звуки зимы. На школьномъ двор весело играли ребятишки, шлепая по грязи и выбрызгивая ногами во вс стороны мутную воду, собравшуюся въ канавкахъ. Я сидлъ опять, какъ въ первый день моего поступленія въ школу, на ступеньк училищнаго крыльца, уперся локтями въ колни и опустилъ на руки голову.

— Отчего ты не играешь? — спросилъ меня Розенкампфъ, подходя ко мн.

— Вы знаете, что я никогда не играю, — отвчалъ я, не поднимая головы.

— Такъ ходилъ бы съ кмъ-нибудь по двору, одному сидть скучно.

— Съ кмъ же ходить? вс играютъ.

Я поднялъ голову и посмотрлъ на Розенкампфа; у него было въ эту минуту доброе, ласковое лицо.

— Пойдемъ со мною.

— Пойдемте.

Я всталъ.

— Да для чего ты говоришь мн: вы?

— Вы старшій ученикъ въ класс, и вамъ вс обязаны говорить: вы.

— А ты говори мн: ты, потому что я тебя люблю, — сказалъ Розенкампфъ, и въ первый разъ на его блдныхъ щекахъ я увидлъ легкій румянецъ.

Мы взялись подъ руки и пошли ходить по двору; я нашелъ друга.

— Отчего ты почти годъ не хотлъ подружиться со мною? — спрашивалъ я своего перваго друга.

— Оттого, что я не зналъ, какъ ты будешь вести себя и учиться; вдь пьянюшка-Саломірскій навязываетъ мн въ друзья каждаго новичка.

— Значитъ, ты не хочешь длать по его?

— Какой ты смшной! Разв можно со всякимъ дружиться? — Одинъ изъ друзей, данныхъ мн Саломірскимъ, былъ Онуфріевъ; на третій же день онъ укралъ у меня книгу.

— Ты пожаловался на него?

— Нтъ, я только перестать говорить съ нимъ и стать беречь свои вещи.

— Теб сколько лтъ?

— Двнадцатый; я старше тебя, да это все равно. — Что ты длаешь дома, когда нтъ уроковъ?

— Рисую, а нтъ такъ слушаю, какъ моя бабушка исторіи разсказываетъ.

— Что же она разсказываетъ?

— Теперь про Малекъ-Аделя и Матильду разсказываетъ; это есть такая хорошая исторія, — и я началъ разсказывать хорошую исторію.

Розенкампфъ слушалъ со вниманіемъ и сказалъ, что онъ такой книги не читалъ, а что онъ читалъ «Донъ-Кихота».

— А еще что ты читалъ?

— Больше ничего не читалъ. Книги для дтей скучно читать, мн и здсь надоли ребятишки, я вдь ихъ очень не люблю.

— Отчего же ты не любить ихъ?

— Такъ, я никого не люблю. Только Мейера люблю, онъ такой жалкій, и тебя теперь люблю.

— За что же ты меня любишь?

— Потому что ты всегда одинъ и скучаешь.

Этотъ невыдуманный разговоръ пустъ и похожъ на разговоры, происходящіе въ повстяхъ для дтей: вы, Петя, умный мальчикъ, и потому я съ вами буду друженъ, говоритъ въ повстяхъ для дтей одинъ ребенокъ, и другой ему отвтствуетъ: мн очень пріятно быть нашимъ другомъ, Коля, потому что вы благотворительный мальчикъ. — Я согласенъ, что это разговоры безжизненные, и что не такъ должны бы говорить дти! Но въ томъ-то и бда, что они говорятъ въ нашихъ городахъ именно этимъ мертвымъ языкомъ, и никто не знаетъ, какія чувства прикрываются этими бездушными фразами.