Гнилые болота

— Теперь, господа, — продолжалъ Носовичъ въ слдующій урокъ:- вамъ должно быть ясно, что дурные поступки, совершенные во имя эгоизма, суть слдствія несообразительности, непрактичности и безсмысленности людей. Казнокрады-взяточники — вы слышали объ этилъ кровожадныхъ двурукихъ животныхъ? — брали взятки, думая нажиться; но они не разсчитывали на то, что рано или поздно они могли попасться и лишиться всего. Но даже, еслибы имъ и сходило постоянно съ рукъ, то и тогда ихъ гнусную дятельность нельзя бы было назвать разумно-практическимъ эгоизмомъ. Они прожили жизнь подъ страхомъ, вчно боялись, не пишутъ ли на нихъ доноса ихъ друзья-подлецы, добивающіеся ихъ мста. Вы признали такое состояніе непріятнымъ, несогласнымъ съ требованіями эгоизма, но, разумется, и старые взяточники не чувствовали большой пріятности отъ этого состоянія. Большею частью они были людьми жёлчными, угрюмыми, подозрительными въ сношеніяхъ съ окружающими личностями, боялись своей собственной семьи. Пухленькими и веселенькими взяточниками-балагурами были только мдные лбы, дошедшіе до послдняго животнаго состоянія.

Такимъ образомъ, перебралъ Носовичъ передъ нами всхъ порочныхъ и преступныхъ дятелей и доказалъ то, что было нужно доказать. Наша русская жизнь, нарисованная твердою, размашистою и мткою кистью, прошла передъ нами. Мы слышали обо всемъ, начиная отъ христославленья деревенскаго попа по избамъ мужиковъ и пребыванія поповскаго сына въ бурс до высшаго проявленія азіатской изнженности и лни помщичьихъ кружковъ. Носовичъ творитъ судъ и расправу надъ отдльными личностями и пороками. Но въ его рчахъ не было ни жёлчности, ни раздражительности, ни предубжденія; онъ говорилъ намъ: «не думайте, что такъ длается только у насъ; въ другихъ странахъ длается то же, но на свой ладъ. Не бросать каменья, не злиться, не воевать нужно. Нужно смотрть за собою, собираться съ честными людьми въ тсный кружокъ, исполнять свои обязанности лучше подлецовъ, и тогда подлецы исчезнутъ, какъ пыль. Покуда честные люди будутъ хныкать, жаждать славы, какихъ-то подвиговъ и переворотовъ и оставаться безъ дла, оставлять его въ рукахъ подлецовъ, выказывать свою неспособность даже къ малымъ дламъ, — до тхъ поръ подлецы будутъ блаженствовать. До сихъ поръ большая часть изъ такъ-называемыхъ честныхъ людей ломалась, кривлялась и геройствовала, губя только собя, и ихъ даже стыдно назвать честными, не прибавивъ „мечтателями“. Только нкоторые изъ нихъ, владя перомъ, длали истинно-честное дло, писали по мр силъ и раскрывали передъ толпой послдніе выводы науки, озаряли мракъ. Этимъ спасибо, и потому-то я считаю важнымъ дломъ изученіе исторіи русской литературы».

Носовичъ сильно напиралъ на то, что сначала, въ былыя времена, преступная дятельность была какъ будто согласна съ требованіями эгоизма, но что съ размноженіемъ развитыхъ людей она длается все боле и боле непрактичною и неэгоистичною. Страшно нападалъ онъ на тхъ честныхъ людей, которые или ребячески дуются на весь міръ, или надменно надуваются передъ нимъ и воображаютъ себя счастливыми и честными. «Ихъ счастье, — говорилъ онъ, — выденнаго яйца не стоитъ, ихъ можетъ каждую минуту раздавить первый подлецъ, и ни одна рука не протянется спасти ихъ. И по-дломъ имъ! Человкъ, какъ и всякая тварь, надленъ инстинктомъ самосохраненія. Это чувство заставляетъ его прибгать къ обществу, вн котораго онъ нуль, старая онуча. Онъ, только имя друзей, разумется, въ честномъ, то-есть прямомъ смысл слова, можетъ быть спокойнымъ за свою будущность. Взгляните на табунъ лошадей, когда на нихъ набгаютъ волки. Лошади не разбгутся, но сплотятся въ одну массу и даюгь отпоръ врагу. Побда остается на ихъ сторон, тогда какъ одинокую лошадь волки растерзаютъ непремнно. Безъ друзей, безъ любви къ ближнимъ, требуемой эгоизмомъ, — мы ничто. Ничто же не можетъ быть ни честнымъ, ни подлымъ. Итакъ, практически разумный, настоящій эгоизмъ есть двигатель въ жизни, эгоизмъ есть любовь къ ближнимъ, любовь къ честной дятельности, эгоизмъ есть справедливость».

Таковы были уроки Носовича, предшествовавшіе и тсно соединенные съ лекціями исторіи русской литературы. Я сократилъ ихъ, насколько было возможно, но все-таки читатель, вроятно, соскучился. Я могу извинить себя передъ нимъ тмъ, что сказать объ этихъ взглядахъ было необходимо для того, чтобы читатель понялъ, за что полюбили мы Носовича, за что мы назвали его крестнымъ отцомъ нашего умственнаго развитія.

V Юноши начинаютъ жить