Год быка--MMIX

Чем хорош глоба­льный финансовый кризис? Прежде всего, тем, что люди, которым особо не­чего терять, могут надолго рас­слабиться и заняться творче­ством – лите­ратурным, научным или даже в одном флаконе. Тем более что за мной должок – ещё в начале августа обещал написать анали­ти­ческую «рецензию» на сюжет шварцевской «Тени». Но потом случился предсказан­ный «водораздел 8.8.8», а потом финансовый кризис, так что соби­раться с мыслями о вечных сюжетах пришлось неско­лько дольше, чем хотелось бы. Однако, если я снова про­сто изложу свое ви­дение парал­лелей между сказочным сюжетом ещё одной пьесы Щварца и драмати­ческим сюжетом рос­сийской истории, то бо­льшин­ство читателей скорее уверятся в том, что это с моей стороны обычная игра или бана­льная мания – рисо­вать парал­ле­льные, хотя и ломаные линии на всем, что под руку попадет. Тут же набе­жит какой-нибудь много­мудрый пескарь и объявит плоды долгих раз­мыш­лений полным бредом. Поэтому придётся заранее написать подробную объясни­тельную:

Прежде чем раз­би­рать конкретные примеры, попробуем доказать общую теорему, которая зву­чит так: «Художе­ствен­ное про­изве­дение лишь тогда является великим (культовым), когда содер­жит в себе сказочный сюжет». Доказа­тель­ство этой теоремы в свою очередь опира­ется на более про­стую лем­му: «Сказка – ложь, да в ней намёк на образы и сюжеты кол­лектив­ного бес­созна­те­льного».

В части архетипи­ческих образов и сюжетов последнее утверж­дение можно считать общеизве­стным, доказан­ным многими ис­следо­вателями древних мифов и народных сказок. Но наша формули­ровка немного шире и предпо­лагает наличие в кол­лектив­ном бес­созна­те­льном не то­лько древних ар­хетипов, но и более актуа­льного содержания, а также футуристи­ческой, точнее – эсхатологи­ческой компоненты – то есть образов и сюжетов, описыва­ющих не начало, а конец времён. Соб­ствен­но, главным практи­ческим доказа­тель­ством наличия в нашем общем кол­лектив­ном бес­созна­те­льном как архетипи­ческих, так и эсхатологи­ческих образов и сюжетов является, с одной стороны, наличие куль­товых, вечных про­изве­дений, а с другой стороны – живой отклик, воодуше­вление слушателей, чита­телей, зрителей, вос­принима­ющих эти образы и сюжеты.

Доста­точно надежно установлено, что авторы таких культовых про­изве­дений получают их в виде «откро­вения», то есть, согласно совре­мен­ным психо­логи­ческим воз­зрениям, черпают вдохно­ве­ние, образы и сюжеты из «кол­лектив­ного бес­созна­те­льного», то есть из той части челове­ческой пси­хики, которая не вос­питыва­ется или модифициру­ется через сознание, а наследу­ется в неиз­мен­ном ви­де напрямую от предков. Поэтому архетипи­ческие или эсхатологи­ческие образы и сюжеты одина­ко­вы для всех людей в пределах весьма больших сообще­ств. Воз­дей­ствие культовых про­изве­дений на все сообще­ство трудно объяснить иначе как высвобож­дением особого рода психи­ческой духовной энергии в момент, когда внешний образ из религи­озной мистерии, спектакля, книги, фильма совпа­дает с внутрен­ним образом «кол­лектив­ного бес­созна­те­льного». То есть совпа­дение образов – это ключ к запасам психи­ческой энергии, наличие которой предпо­лагают все самые раз­витые психо­лого-антропологи­ческие теории, называя их по-разному – «дух» у Апостола Павла и у Арнольда Тойнби, «либидо» у Фрейда и Юнга, «пас­сионар­ность» у Льва Гумилева.

Соответ­ствен­но, одинакова обще­ствен­ная функция древних про­роков и великих художников – про­никнуть в глубины кол­лектив­ного бес­созна­те­льного и описать на совре­мен­ном им языке архе­типы, образы и сюжеты, чтобы дать всему обще­ству ключ к запасам духовной энергии, необ­ходимой для раз­вития. Имен­но для этого обще­ство оказывает давление на творца, создает вокруг него амбива­лентную «твор­ческую среду», одновре­мен­но изолирующую, ранящую амбиции и побужда­ющую, соз­да­ющую неопреде­лен­ность, требующую выхода. Все выходы для внешней, светской актив­ности пере­крыты, поэтому един­ствен­ный путь для Поэта – вслед за Орфеем в преисподнюю «кол­лектив­ного бе­с­созна­те­льного», ведомый образом своей Музы, она же Эвридика, она же Ариадна. Из более близ­ких хрестоматийных примеров доста­точно вспомнить фено­мены Болдинской осени или публи­чного одиноче­ства Булгакова.