Год быка--MMIX

Что каса­ется эсхатологи­ческих образов и сюжетов, то, наверное, нет особой необ­ходимости представлять авторов наиболее известных и вдохновляющих откровений – Иоан­на Богослова и Ми­шеля Ностра­дамуса. Однако эти про­изве­дения нельзя наз­вать художе­ствен­ными, и вдохновляют они не сто­лько мас­сового читателя, ско­лько других авторов и толко­вателей. Но я могу наз­вать оказав­шее и оказыва­ющее влияние на мас­сового читателя художе­ствен­ное про­изве­дение, загадка которого объясняется имен­но ярко про­писан­ными эсхатологи­ческими образами и сюжетом – это, раз­уме­ется, «Мастер и Маргарита» Булгакова. Однако и кроме этого Романа Романов, эсхатологи­ческая напря­же­н­ность ХХ века отража­ется в образах многих культовых книг, пьес и фильмов. Причем, что харак­терно, образы чаще всего вполне челове­ческие, призем­лен­ные, а сюжет – фантасти­ческий или фантас­магори­ческий. Впрочем, раз­говор об эсхатологи­ческих сюжетах в книгах и фильмах второй половины ХХ века заслуживает отде­льной статьи или даже монографии. Однако чита­тель и сам может найти парал­лели в сюжетах и образах таких далеких по жанру и внешнему содержанию про­изве­дений как мисти­ческий роман «Мастер и Маргарита», пьеса «Пролетая над гнездом кукушки», кинокомедия «Кавказская п­лен­ница», шпионский телесериал «Семнад­цать мгновений весны» или фантасти­ческая притча «Сталкер», и не то­лько. Нужно то­лько помнить, что мифологи­ческий сюжет в любом художе­ствен­ном про­изве­дении вписан столь же схематично, условно, как и в любой сказке.

Основное же содержание любого романа или пьесы, как культового, так и обычного, соста­в­ляет непосред­ствен­ный отклик автора на давление обстоя­тель­ств и отражает состояние «твор­ческой среды». Поэтому внешнее содержание романа Булгакова – это сатира на сообще­ство советских лите­раторов. А например, содержание книг Стругацких отражает мечты, ил­люзии и фобии советской научно-технической интел­лигенции. Точно так же дворянин Лев Толстой сталкива­ется с техноген­ными ужасами первой войны индустри­а­льной эпохи – Крымской, оконча­те­льно пере­черкнув­шими на­доб­ность в лучших каче­ствах прежнего дворян­ства – личной доблести и чести. И этот когнитив­ный дис­сонанс – несоответ­ствие внутрен­ней самооценки и результатов внешнего экзамена – оставляет глубокую неза­жива­ющую рану в душе дворянина, залечить которую можно, то­лько выплеснув свои пере­жи­вания на бумагу, создав в лице Андрея Болконского обоб­щён­ный светлый образ уходя­щего дворян­ства, достойно, но обречен­но сопротивляю­щегося наступ­лению ново­й истори­ческой эпохи.

Надеюсь, с этой констатацией никто не будет спорить, что Болконский – это обоб­щён­ный об­раз романти­ческого сословия екатерининского дворян­ства? Нетрудно догадаться, что Пьер Безухов – это такой же обобщен­ный образ обнов­лен­ного сословия дворянской интел­лигенции, идущей на смену прежнему дворян­ству. Причем нетрудно заметить, что на Пьера, как и на других персонажей, Толстой смотрит со стороны, ясным и отстранен­ным взглядом умира­ющего Болконского. В Толс­том тоже умер дворянин-воин, которого сменил интел­лигент дворянского про­исхож­дения. Соб­ствен­но, пока мы не входим в про­тиво­речие с типично интел­лигентским понима­нием лите­ратурного типа как отра­жения наиболее общих черт и смыслов. Однако интел­лигентное лите­ратурове­дение уходит от воп­роса, откуда писа­тель берет эти обобщен­ные образы. И почему создавая типи­ческий образ, пи­са­тель ставит героя в обстоя­тель­ства сюжетной линии отнюдь не типи­ческие. Или может быть, все москов­ские масоны пере­одевались в мужицкое платье и охотились на Наполеона?

Так может быть более про­дуктив­ной будет гипотеза о том, что великий писа­тель черпает свои бес­смертные образы и сюжеты из кол­лектив­ного бес­созна­те­льного? Не находя должного идеала в окружа­ющей дей­ст­вите­льности и побуждаемый совестью, то есть про­чной внутрен­ней связью с близ­кими по духу людьми, душа писателя обраща­ется не к внешнему сознанию, а к внутрен­ней интуиции, к кол­лектив­ному бес­созна­те­льному, где этот самый идеа­льный образ дворянина суще­ствует вместе с другими идеа­льными образами. Поэтому основной сюжет великого про­изве­дения отра­жает судьбу и взаимоотно­шения вовсе не «типичных предста­вителей», а самих сословий (соци­а­льных слоев, субэтносов).