Год быка--MMIX

Этим аккордом заканчива­ется пове­ство­вание Евангелия от Иоан­на. После чего следует «разъ­яснение»: «Сей ученик и свиде­тель­ствует о сем, и написал сие; и знаем, что истин­но свиде­тель­ство его» /Ин 21,24/. Вообще-то не нужно быть великим драматургом, чтобы заметить вставку в текст Иоа­н­на от имени других лиц, взяв­шихся вдруг авторитетно удостоверять зна­чение сказан­ного еван­гели­стом. Уже само наличие вставки должно взволно­вать объектив­ного ис­следо­вателя, зас­тавить задать вопрос, отчего это понадобилось лишний раз подчёрки­вать, что любимым учеником был Иоанн. Не­у­жели и в первые века христиан­ства были люди, сомнева­ющиеся в таком толко­вании?

Сама драматургия этого фина­льного эпизода подсказывает совсем другие мысли, которые поэ­тому и понадобилось опровергать грубой вставкой в оригина­льный текст. Предпо­ложим, что это был Иоанн, но тогда почему так бурно реагирует на его появление Пётр? И зачем нужно было имен­но в этом эпизоде лишний раз отсылать к Тайной вечере и к вопросу о преда­тель­стве? Нигде в Еван­ге­ли­ях не отражены какие-либо дела или слова Иоан­на, оправдыва­ющие воз­глас Петра. Наоборот, есть лишь один апостол, кроме самого Петра, связанный с сатаной. Та­кое совпа­дение, что и сам Пётр предавал, трижды отрекшись, и тоже был назван сатаной в пря­мой речи Иисуса, лишь воз­буждает подозрения, что в финале четвертого Евангелия речь идёт об Иуде из Кириафа.

Опять же, в синопти­ческих Евангелиях, явно со слов участников Тайной вечери и, прежде все­го, апостола Петра пере­дан диалог: «При сем и Иуда, преда­ющий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал» /Мф 26,25/. То есть подтвержда­ется, что раз­говор про­исходил между Иису­сом и Иудой. При этом Иоанн специ­а­льно подчеркивает участие Петра в мизансцене. То есть под­ска­зывает – тот, о котором говорил Пётр, и есть любимый ученик. Нужно заметить, что имен­но Иоанн является лучшим учеником Иисуса в части сим­воли­ческого иносказания, вла­дения языками. Этим объясняется воз­можная замена име­ни Иуды эвфемизмом «любимый ученик» – так, чтобы посвящен­ные поняли, о ком и о чём речь, а неготовые к вос­приятию столь сложного про­тиво­речия остались в неве­дении и не соблазнялись.

Разуме­ется, никакой америки мы с вами не открываем, и этому спору – а не был ли Иуда тем самым любимым учеником? – сто­лько же лет, ско­лько и Евангелию от Иоан­на. Чему как раз и сви­де­тель­ство – вставка в его финале. Однако мы всё же сделали небольшое открытие. Оказыва­ется, Бул­га­ков в этом давнем споре выбрал вариант Иуды. Иначе не стал бы вносить в последний вариант Ро­ма­на рас­сказ мастера об Алоизии как лучшем друге. Или, может, Булга­ков не знал канони­ческих Ева­н­гелий или не понимал парал­лели между Алоизием и Иудой?

При таком стереоскопи­ческом ра­с­смотрении образ Иуды в ершалаимских главах пере­стаёт быть одномерным. Так что нам придётся ещё углубиться в эту тему. В канони­ческих еван­ге­лиях есть и другие подтверж­дения особой роли ученика Иуды при Учи­теле: «Тогда один из учеников Его, Иуда Сим­онов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не про­дать это ми­ро за три­ста динариев и не раз­дать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о ни­щих, но по­тому что был вор. Он имел при себе денежный я­щик и носил, что туда опускали». /Ин 12,4-6/

Опять же присказка насчёт вора неско­лько выбива­ется из стиля пове­ство­вания, не говоря уже о смысле. Четвёртое евангелие потому и называ­ется «аналити­ческим», что его автор более тонкий и глубокий мысли­тель, чем авторы евангелий «синопти­ческих». И тут такой грубый пас­саж, ра­с­считан­ный на невзыска­тельную публику. Но вот сообщение насчёт денежного я­щика, который был доверен Иуде, выглядит вполне достоверным. А что это означает? Ничего особен­ного, кроме того, что по мер­кам будущей христианской церкви Иуда исполнял функ­ции епископа в апостоль­ской общине. И в си­лу этого был первым помощ­ником Иисуса в мирских делах. Какие это могли быть дела? Ну, напри­мер, подготовка конспиратив­ной явки для Тай­ной вечери в доме, неиз­вестном другим апостолам.