Год чудес (рецепты про любовь, печаль и взросление)

Вы знаете, как готовится картофель в мундире: натрите растительным маслом, посолите снаружи, наколите вилкой, отправьте в очень горячую духовку, 220 °С, на 45 минут. Уменьшите нагрев до 180 °С. Срежьте верхушку с головки чеснока, сбрызните оливковым маслом и заверните в фольгу. Положите чеснок в духовку к картофелю и пеките еще 45 минут.

Тщательно промойте порей и нарежьте тоненькими квадратиками. Нарежьте шалот завитками. Растопите сливочное масло в довольно большой кастрюле на слабом огне. Положите порей и шалот и мягко обжаривайте 20 минут. Налейте бульон, добавьте корку пармезана и доведите до слабого кипения.

Вытащите картофель и чеснок из духовки и – бережно – взрежьте картофелины, чтобы они чуть остыли.

Выжмите запеченный чеснок из шкурок в кухонный комбайн и ложкой с прорезью отправьте туда порей и шалот. Превратите в пюре, понемногу добавляя бульон, а потом верните в кастрюлю. Не пытайтесь размолоть корку пармезана. Не кладите в комбайн картофель, он становится отвратительным (как клей). Извлеките мякоть картофеля (шкурки сохраните на потом) и венчиком осторожно вмешайте в суп. Если продолжать взбивание вручную, он станет чудесно-мягким, как самое хорошее пюре.

Сбрызните шкурки от картофеля оливковым маслом, посыпьте тертым пармезаном и отправьте в горячую духовку на 10 минут, чтобы сыр расплавился, а все остальное стало хрустящим.

Все посыпьте черным перцем. Нарежьте шнитт-лук ножницами для подачи и плесните еще оливкового масла. Копченая соль. Сырная картофельная шкурка в качестве бонуса.

Фасолево-фенхельная запеканка Дэнни

Дэнни отправляет мне рецепт запеканки из фасоли и фенхеля, и я немедленно ее готовлю, этим же вечером.

Я готовлю ее немедленно по двум причинам.

Во-первых, она идеальная. Фенхель становится мягким и чуть карамелизуется. (Я правильно сказала – «карамелизуется?» Он чуть пригорает на сковороде, края становятся коричневыми и золотыми. Пусть будет «карамелизуется».) Из фасоли и сливок получается густой, сытный маслянистый соус, пронизанный сладким чесноком, а пармезанная посыпка хрусткая и ломкая.

Во-вторых, когда Дэнни говорит, что что-то мне понравится, я точно знаю, что это так.

Это особо радостно, когда есть человек, который присылает тебе только то, что тебе понравится, когда в его жизни есть что-то, что он намерен внести в твою жизнь. Наверное, это человек, который знает тебя так же хорошо, как ты сама, как бы далеко он ни находился, как бы давно вы ни расстались. Человек, который вас понимает, иначе говоря, который вас знает, иначе говоря – по крайней мере в данном случае – который вас любит. Родня, вот что я хочу сказать. Настоящая родня.

Некоторые родные рождаются, другие – создаются. Вся моя родня здесь – созданная.

Говорят, что кровь не водица. На самом деле исходно поговорка звучала так: «Кровь завета гуще воды в утробе матери». Обещания, которые мы даем друг другу, важнее того, с чем мы родились, люди, с которыми мы что-то делаем, нам важнее людей, которые нас сделали, то, что нас связывает друг с другом, – это выбор, каждый день мы выбираем друг друга. Я сама – из семьи, созданной выбором: мой отец, которому тогда было чуть больше, чем мне сейчас, посмотрел на двух маленьких девочек и решил «навсегда». Удочерение, брак, выбор – и я выбираю друзей как удочерение и брак: Джо, и Нэнси, и Отто, и Дэнни. Мы держались друг за друга – в огне, в урагане. Мы видели смерть очень близко, так, как в молодости не положено, и теперь мы – родня.

Это метафора, наверное, но иначе я говорить об этих историях любви не могу. Слово «друг» не несет в себе той нагрузки, которая мне нужна, – оно вообще не подразумевает груза. Оно не говорит о долге, об ответственности, о заботе. Оно не говорит о любви. Очень трудно писать об этом так, чтобы не получалось надлома или мелодрамы или приторности: у нас нет нужного языка.

Моя Джо, кем бы она ни была. Нэнси: сестра, жена. Дэнни, наш общий своенравный племянник: это проще, чем объяснить все наши запутанные нежные взаимозависимости. Сборище «тетушек», передающих гостинцы, открытки и любовь. Марк, наш «лондонский папа», и Роза, которая по-матерински обо мне заботилась и кормила рыбными палочками вместе со своей маленькой дочкой. Маленькая дочка – наша сказочная крестная – рисовала картинки. «Может, ты теперь боишься, что осталась одна, – написала она мне осторожно, когда Джим умер. – Но ты моя родня, так что не одна!» Это она подчеркнула два раза, красной ручкой, по линейке.

Когда я в последний раз что-то писала, это была история любви. Но эта книга – тоже история любви. Каждый день, когда я готовлю, и каждый день, когда я пишу и октябрьское солнце льется через стеклянную дверь на кухонный линолеум, я звоню Джорджи, целую Тео, гуляю с Нэнси. Дэнни шлет мне эсэмэски из Шотландии. «Уверен, тебе это понравится. Будешь в восторге. Это тебе».