Год кометы

Он мгновенно ослаб, будто стал ребенком, громкие развязные голоса напоминали ему о чем-то, и он опустил руки. Из-за мусорной кучи вылезли четверо бродяг, совсем молодые, хотя испитые ребята, похоже, солдаты — дезертиры. «Зоотехник» всхлипнул, произнес странное «ыыыыыуууу», будто внутри у него застонали от боли печень или почки.

Оцепенение спало, и я, оттолкнув плечом «зоотехника», напролом через крапиву рванулся к бродягам, поскользнулся, распорол руку о консервную банку, но вскочил, помчался. Сзади хлопнула дверь машины, завелся мотор, затрещали кусты, ухнула подвеска на ухабе…

Очнулся я на нарах в бродяжьей землянке, той самой, куда с опаской входил, думая, не здесь ли скрывается Мистер.

— Ты как, малой? — спросил один. — Где твой дом? Это че за чудо было?

— Это был Мистер, — ответил я, едва выговаривая слова.

— А мы просто за пленкой пошли, заливать нас стало, — изумленно выдохнули в темноте.

— Надо в ментовку звонить, парень, — решил первый. — Пошли, мы тебя отведем. Только про нас ни слова, ладно? Скажешь, сам вырвался, хорошо?

Меня сопроводили до лесного забора участка, перевязали руку какой-то грязной тряпкой; дождь уже давно прекратился, сияло солнце, вода с кустов омыла руки и лица; дезертиры оказались еще моложе, чем представлялись в землянке, лет восемнадцати, первый год службы.

— Слушай, вынеси нам чего-нибудь пожрать, а? — попросил один, самый малорослый. — На грядках нет еще ни хрена. Вынеси, а?

Я пробрался в погреб за домом, вытащил наполовину полный мешок картошки, отволок к лесу. Четверо подхватили мешок, сказали — «ну, давай звони, парень», — бросились прочь, предчувствуя, наверное, скорые милицейские облавы и прочесывание лесов.

Бабушка Мара еще спала у себя в комнате.

Я поднялся на чердак, собираясь с силами, чтобы разбудить ее и во всем признаться, сел у окна.

Иван. Я думал о нем. Мысли были короткие и четкие.

Только я и дезертиры знаем, кто убийца. Но лесные бродяги не пойдут в милицию. Они спрячутся как можно глубже или вообще уйдут из этого района.

«Зоотехник» тоже затаится, он не может не понимать, что его приметы через час будут у каждого постового. Убежит, скроется, прекратит убийства. И никогда не подумает, что я могу не рассказать. А для всех будет по-прежнему существовать неуловимый Мистер.

Если Мистер убьет Ивана, подстережет на лесной тропке, никто не удивится.

Я додумал эту мысль до конца — и ощутил, что в груди хлюпает какая-то черная жижа, ядовитая дрянь. Черная, липкая, смрадная, она выросла из давней обиды на бабушку Таню, она давно уже была во мне. Меня вырвало этой воображаемой гадостью, я выблевывал ее, как яд, пока последний спазм не погасил сознание.

В БРЕДУ И ПОСЛЕ

Во сне ко мне приходила бабушка, тянула меня за язык, который бесконечно вытягивался, как телеграфная лента. Бабушка держала меня за кончик языка, я бросался бежать, перемахивал через заборы, перепрыгивал железнодорожные насыпи, переплывал озера, проскакивал через города, старался, чтобы язык оборвали захлопнувшаяся дверь или несущийся поперек скорый поезд, но он не обрывался, бабушка дергала, и я летел обратно, через высокие травы и лесные сучья, пока не оказывался в комнате и все не начиналось заново.

— Ты видел дезертиров? — спросила бабушка Мара.

— Да, — ответил я и только тут понял, что это уже не сон, а солнечное утро и бабушка сидит в изголовье кровати.

— Так я и знала, — покачала головой бабушка. — Они картошку нашу своровали. И тебя испугали до смерти, день без сознания пролежал. Ну, ты лежи, вот молочко тебе горячее. Папе с мамой не скажем, а то заругаются на нас. — Она дала мне в руки теплую кружку, поднялась. — Иван твой приходил, — сказала она с порога. — Если придет еще, пустить его?

— Пускай, — ответил я.

Я еще не успел освоиться в мире, чувствовал только, что стал легковесным, воздушным, будто бестелесным. Обои, пол, потолок, мебель — все было обшарпанным, поцарапанным, немного пыльным, но казалось новым и удивительно чистым. Был ли позавчерашний день, что было в этом дне?

За стеной спешно простучали шаги. Но это были мои товарищи, они ввалились гурьбой, наперебой затараторили, не обращая внимания на бабушку Мару.

— Мистера поймали!

— Гаишник ему жезлом махнул, а он не остановился!

— Гаишники в погоню, догнали — чего убегал?

— Тот говорит — не заметил, что остановить хотели!

— Стали штраф ему выписывать…

— А прикомандированный из угрозыска говорит…

— Обыскать машину…

— Под сиденьем скальпель нашли…

— А в гараже у него вообще такое…

— Арестован Мистер!

Никто не понял, почему я никак не отреагировал, только обмяк на подушках. За открытым окном раздался нарастающий шум мотора, я приподнялся на локте — «Волга» Ивана катилась в сторону Москвы, он сам был за рулем; проезжая мимо моего участка, не повернул головы, и я шестым чувством знал, что он уезжает окончательно.