В описании этих столкновений наших интересов с английскими я стараюсь быть по возможности нейтральным. Я отдаю себе ясный отчет, что в недоразумениях были ответственны обе стороны, но все же я должен сказать, что англичане держали себя на Севере так, как будто они находились в завоеванной, а вовсе не в дружественной стране.
Что касается моих личных переживаний, то я должен признаться, что доверие к англичанам, т. е. нашим официальным друзьям в Великой войне, постепенно сменялось у меня осторожностью и сдержанностью, а затем и полным недоверием к искренности их политики на Севере.
Забегая вперед, я должен сказать, что лично мои отношения охладевали прямо пропорционально росту русских сил, росту весьма быстрому в эту еще спокойную эпоху.
Объясняю я это просто. Несмотря на все заверения в искреннем желании организовать борьбу против большевиков, англичане смотрели на свое собственное присутствие в области как на оккупацию, вынужденную военными обстоятельствами. Война была кончена. Великобританское правительство, поддерживая Колчака, Деникина, Юденича и Север, вело одновременно и переговоры с Москвой. Все эти сибирские, новороссийские, архангельские и ревельские шашки нужны были в игре с большевиками. Каждый раз, когда шашки проявляли самостоятельность, они становились если не опасными, то во всяком случае стеснительными для британской политики.
Все это уже ясно сознавалось теми, кто принимал участие в государственной работе, и как-то интуитивно проникало в обывательскую среду, где истинные патриоты проявляли свои чувства к англичанам совершенно недвусмысленным путем.
Я вспоминаю эти дни февраля как эпоху «перелома», после которого работа моя пошла по пути еще более тернистому, чем это было в первые недели моего пребывания в области.
IX. Март
С самого начала марта в общественных и демократических кругах начались разговоры о предстоящей годовщине революции и праздновании этой годовщины. Положение правительства в этом вопросе было исключительно трудно. Искренно не желали никаких празднеств почти все члены правительства, за исключением, может быть, В.И. Игнатьева. Вместе с тем правительству трудно было категорически воспретить празднества, так как тогда, конечно, последовали бы демонстрации, процессии и митинги, которые пришлось бы разгонять силой. Надо было проявить известную терпимость и уступчивость. Да простят мне правые круги эмиграции эти строки. Я слышал столько уже строгих осуждений политике уступчивости и рассуждений о твердой власти, что заранее угадываю строгую критику. Особенно строги те, кто не рисковал принимать активное участие в политической работе в эту эпоху.
Тем не менее к этому «торжественному» дню надо было подготовиться и не быть застигнутым врасплох всякими неожиданностями.
Меры на случай тревоги в городе были подготовлены и разработаны во всех подробностях. Все военные учреждения вооружены, причем каждый офицер был обязан держать заряженную винтовку с запасом патронов у себя на квартире.
Население было почти поголовно разоружено, хотя и были сведения о тайных складах оружия на Соломбале и на Бакарице.
В общем, пока в настроении рабочих масс не замечалось угрожающих признаков, хотя и появлялись всякие прокламации с угрозами правительству.
Расклеивались объявления и о моем грядущем убийстве.
В день празднования «великой и бескровной», назначенный на 12 марта, городской думой и советом профессиональных союзов были организованы торжественные заседания в здании думы и на судоремонтном заводе.
На этих заседаниях был произнесен ряд речей, направленных против правительства, причем самые заседания быстро обратились в бурные митинги, уже знакомого нам хаотического порядка[12]
.Главные организаторы этих «торжеств» были, конечно, арестованы, и правительство в короткий сравнительно срок начало овладевать всеми нитями большевистской организации, проникнувшей в глубокую толщу архангельской рабочей массы.
Главные причины легкости и доступности разлагающей пропаганды крылись в широкой возможности зимних сообщений. Как только появляется на Севере весеннее февральское солнце – глубокая толща снега, непроходимая еще в январе, начинает подтаивать днем и понемногу образует на поверхности корку, которая называется настом.
Легкие сани, запряженные оленями, идут по этому насту по всем направлениям, как по самой лучшей накатанной дороге.
Большевистские агенты приезжали в Архангельск под видом крестьян, извозчиков, перевозчиков тяжестей и установили прочную связь с рабочими центрами и демократическими кругами крайнего направления.
Я начал бороться с этою пропагандой, прежде всего, тяжелыми репрессивными мерами и введением полевых судов, со всеми последствиями производства дел в этих судах.