Год на Севере. Записки командующего войсками Северной области

Когда я выходил из штаба, меня догнал какой-то сержант, который мне предложил указать дом, где я могу напиться чаю. Все это, до доклада сержанта включительно, в нашей армии почиталось бы высшей степенью дерзости. Так я это принял и в данной обстановке.

Как можно было отвечать на эти дерзкие выходки младшему офицеру, когда высшее в армии лицо не было избавлено от описанных выше встреч и отношений.

По моем возвращении в Архангельск этот полковник был вызван Айронсайдом, с него был снят временно данный ему чин полковника (у англичан это делается как-то совсем просто) и он в качестве простого солдата был немедленно выслан в Англию.

Все это объясняю себе только тем, что у Айронсайда так же не было людей, как и у меня. Вот почему на более или менее ответственные посты и попадали совершенно неподходящие лица.

Зная уже в общих чертах положение у Средь-Мехреньги, я решил поставить в Селецком районе под ружье все население, способное носить оружие.

В этой работе и в беседах на сходах мне пришлось потерять более двух суток. Тем временем состоявшие при мне лица выяснили планы английского командования.

Вопросы мобилизации Селецкого района были уже подготовлены мною ранее и потому прошли без затруднений. В самом селении Селецком уже находился кадр будущего полка с командиром во главе. Меня беспокоило лишь положение крестьян, сосредоточенных в Средь-Мехреньге.

Отличный народ был у нас на Севере. Крепкий физически, рослый, красивый северянин импонирует своей сметливостью, толковостью и, главное, спокойствием и безусловною честностью. Я настолько доверялся этому народу, что, ночуя по деревням, иногда лишь в сопровождении одного адъютанта, я никогда не беспокоился за свое существование, даже в самых глухих местах.

С самыми лучшими впечатлениями я покинул Селецкое, торопясь устроить крестьян в Средь-Мехреньге до маленькой операции, задуманной английским командованием в направлении на Авду.

Путь до Средь-Мехреньги был легкий и очень живописный. Средь-Мехреньга представляет собою ряд хуторов и деревень, сгруппировавшихся в долине реки Мехреньги. Река судоходна летом, берега возвышенные и местами даже гористы.

Скрещение путей от железной дороги, от р. Двины и с юга, придает этой точке очень большое значение в обороне всего района.

Как я и предполагал, вся деревня была до отказа набита тарасовцами и их семьями. Все это было изголодавшееся, не обутое, не отдохнувшее. Надо было принять меры к возвращению боеспособности этой группе еще недавно великолепных бойцов.

Я собрал их всех у церкви. Долго говорил с ними, долго объяснял им обстановку и советовался со стариками, как помочь делу.

Их страшно пугало слово «мобилизация». Они все готовы были драться до последнего человека за свою деревню и не могли по своему разумению встать на более широкую точку зрения, не говоря уже государственных, но хотя бы областных интересов. Тем не менее мы поладили. Я обещал им влить их в полк, организуемый для защиты их же района, и не выводить этот полк для операций в другие районы.

Тут же на месте я решил выселить всех этих бедняков в с. Тегра, верстах в пяти к северу от Селецкого, чтобы дать им отдых и, главное, убрать из боевого района Средь-Мехреньги, где каждую минуту могла начаться бойня, всех детей, женщин и больных. Переход этой толпы в с. Тегра по двадцатиградусному морозу совершился довольно благополучно, и мои партизаны образовали отличный батальон, который и послужил основанием для формируемого полка.

После моей работы с партизанами побывал я, конечно, и в английском штабе Средь-Мехреньгского района.

Начальником этого района был английский майор; очень жалею, что забыл его фамилию. Он был великолепен. Его любили и крестьяне, и та русская рота, которая попала сюда после бунта в Архангельске, и те русские офицеры, которые были при штабе.

Удивительные противоположности приходилось наблюдать мне в английских войсках. То натолкнешься на определенное ничтожество, занимающее тем не менее ответственное место, то совершенно неожиданно встречаешь истинный талант, истинный самородок в военном деле.

Майор был всюду. Он лично водил разъезды, лично дрался ручными гранатами на блокгаузах, лично объяснялся ломаным языком и жестами с мужиками. И мужики шли к нему сами, зачастую с разным вздором. Он и выталкивал их из избы, и шутил с ними, и наряжал подводы, что для него они делали против всяких правил – очень охотно.

Обстановку знал он великолепно. Силы его, ничтожные по существу, были рассованы повсюду мелкими пикетами. Распределение сил было далеко от идеалов тактики и, скорее всего, напоминало приемы войны с зулусами. Отчасти это отвечало обстановке и состоянию сил красных, но, думаю я, все же большое счастье, что большевики не бросились тогда на Средь-Мехреньгу с ее блокгаузами.

Обходя расположение войск, я, конечно, прежде всего посетил русскую роту. Роту эту я нашел в большом порядке. И солдаты, и офицеры сжились, отлично работали вместе, и следов декабрьской драмы не было и в помине.