Год нашей любви

Мне не обязательно было объяснять ей, что мой приятель Хартли больше недоступен для видеоигр. К тому же заняться все равно было нечем. Во время экзаменов жизнь в колледже словно замирает.

– Ты можешь пойти со мной, – предложила Дана.

Вместо ответа я рассмеялась. Дана отправлялась на ночные чтения «Улисса» Джеймса Джойса, которые проводил факультет английского языка. Если это не могло отразить уровень степени занудства, которое царило в Харкнессе в экзаменационную неделю, то ничто не могло.

– Но я даже не слушаю этот курс! Надеюсь, в дверях всем лузерам там раздают стикеры с буквой «Л», чтобы можно было сразу прилепить их на лоб?

Она закатила глаза.

– Не смешно, Кори. Мне совсем не нравится мысль, что ты будешь сидеть тут одна весь вечер.

– Знаю, – помрачнела я. – Извини.

Очевидно, мне не удалось скрыть от Даны, что мое сердце разбито. Не то чтобы я была в восторге от идеи находиться рядом, через коридор, пока любовь всей моей жизни будет демонстрировать «феерический трах». Но так уж вышло.

После того как Дана ушла, я увеличила громкость телевизора, чтобы оградить себя от любых сладострастных звуков воссоединения, которые могли бы долететь до меня. Два часа я усердно переключала каналы, пока наконец не была вознаграждена показом «Принцессы-невесты». Идеальное кино для такого паршивого вечера, как этот. Я легла на диван, отложив скобы и костыли, и с головой погрузилась в перипетии знакомой истории.

Хартли

Когда мой телефон зазвонил, я знал, что это мама. Она всегда звонила в 8.30 в день рождения. Я родился вечером, как раз во время демонстрации очередной серии «Мелроуз-Плейс». Пока я не родился, моя мама не пропускала ни одного эпизода этого второсортного шоу о сытых засранцах из Западного Голливуда.

Я появился у нее, когда она была моложе всех актеров из шоу.

– Привет, мам, – сказал я в трубку.

– С днем рождения, сладкий. Пожалуйста, не пей двадцать один шот сегодня, хорошо?

Я засмеялся:

– Хорошо, мам, я не буду пить двадцать один шот. И даже двадцать. Пожалуй, остановлюсь на девятнадцати.

– Не смешно, Хартли. Ты можешь умереть.

– Я не буду много пить, обещаю. Только полбутылки шампанского.

– Будь осторожен, милый. Я тоже была молодой.

– Ты и сейчас молода, мам.

К весне ей не исполнится и сорока.

Она засмеялась:

– Я люблю тебя, Адам Хартли.

– И я тебя, мам.

Мы закончили разговор, и я в очередной раз посмотрел на часы. Мое терпение было на исходе. Стейша ничего толком не рассказала о своих планах, и я знал только, что она прилетела в аэропорт Кеннеди еще днем, но отправилась выпить на прощание с кем-то из сокурсников. Я спросил, когда она придет, но она ничего не ответила.

Стейша всегда выкидывала номера вроде этого, и я знал, что это специально. Она была девушкой, которая знала себе цену и любила, чтобы ее добивались.

Но что хуже всего – это работало. Когда я ждал ее, мой мозг всегда грызла мысль, не решила ли она меня бросить. Более того – то, что ее придется добиваться, было непременным условием самого процесса ожидания. Я хотел ее так же, как она хотела заполучить какое-нибудь дизайнерское дерьмо – потому что оно продавалось только в Италии и нигде больше. Только поэтому и ни по какой другой причине она должна была заполучить его и продемонстрировать потом всем и каждому.

Какой отстой. Забудь, что это говорит о ней. Что это говорит о тебе?

Я вскочил и принялся наворачивать круги по комнате, что нелегко делать в гипсе. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Все, что происходило со мной сегодня, было нелепо.

Было странно увидеть Стейшу впервые за несколько месяцев. Конечно, я предвкушал это, поскольку в реальности она была гораздо соблазнительнее, чем на расстоянии. Но, по правде, я немного беспокоился по поводу возобновления наших отношений. Стейша была как песня, слова которой я забыл. Чтобы вспомнить, почему она мне понравилась в первый раз, надо было услышать ее снова.

Только вот с песнями так не бывает, верно? Даже если ты забываешь текст, мелодия все равно бьется внутри.

Твою мать! Пожалуй, я думал слишком много. Слишком. И никого не было рядом, чтобы меня остановить. Вечер проходил впустую, и предвосхищение начало скукоживаться в разочарование. Стейша не собиралась показываться, и в глубине души я был не так уж этим и шокирован. Странным было только то, что все это заставляло меня чувствовать себя говнюком. Как будто я должен был бы удивиться сильнее. Как будто мне следовало бы переживать больше, чем я переживал.

Так что, когда сообщение от Стейши наконец-то пришло, я не особенно удивился:

Прости, Хартли. Я застряла тут сегодня…

Бла-бла-бла.

Мне потребовалось не больше трех секунд, чтобы бросить телефон и встать. Был кое-кто через коридор, кого я действительно хотел видеть, – кто-то, с кем мне всегда было легко. Прежде чем новая идея до конца оформилась в моей голове, я взял бутылку в руку и направился к двери.

Кори