Следующим утром я пыталась скрыть от окружающих свой все возрастающий дискомфорт. Приняла еще адвила и запила двумя стаканами воды, но по-прежнему ощущала головокружение.
– Ты какая-то молчаливая сегодня, – сказала наблюдательная Тереза, тем самым подтверждая, что от матерей ничего не скроешь.
– Думаю об экзаменах, – соврала я.
Подлив себе апельсинового сока, выдавила улыбку. Мне нужна была жидкость, а еще мне нужно было поскорее попасть домой.
К счастью, Бриджеру требовалось вернуть машину своей матери, и выходные у Хартли подошли к концу еще до наступления вечера.
По возвращении в Макгеррин я чувствовала себя больной и была очень раздражительной. С тяжелым сердцем я позвонила в гестапо.
– Мам, только не паникуй, – сказала я, – но, кажется, у меня инфекция мочевого пузыря.
Она мгновенно ударилась в панику.
Спустя десять минут, в течение которых моя мать перечисляла все, чем грозит нагноение при запущенной инфекции мочеполовых путей, я сообщила Дане, что мне дан приказ ехать в больницу.
– Блин! – сказала она, спрыгивая с дивана. – Я поеду с тобой.
– Не стоит, – попробовала спорить я. – Придется ждать в очереди несколько часов.
– Я возьму книгу. Подожди, только накину пальто.
Когда мы вышли в коридор, я приложила палец к губам: чем меньше людей узнают, что я рохля, тем лучше. Пока мы крались, я слышала, как в комнате Хартли играет музыка.
Когда мы добрались до больницы, меня уже трясло, и я чувствовала себя совершенно разбитой. Под лампами дневного света даже врачи казались нездоровыми. Больница была последнем местом на земле, где мне хотелось бы оказаться в тот момент. Единственная радость – вокруг почти никого не было.
– В День благодарения всегда много суматохи, – рассказала нам медсестра в регистратуре. – Люди, навещающие родственников, так и норовят получить травму, и поди разберись почему. Но сегодня все едут домой, и если не все они пьяны, то нам, может быть, предстоит спокойная ночь.
Она взяла у меня заполненные формы.
– Каллахан? Я уже приготовила твою карту. Твои родители позвонили заранее.
Конечно же, позвонили.
Спустя полчаса я умоляла
– Обещаю, что буду принимать лекарство.
Молодой врач из приемного отделения понимающе кивнул:
– Не сомневаюсь. Но нам нужно понаблюдать за твоей температурой, проследить, чтобы инфекция не распространилась на почки.
– Не распространится, мне почти не больно.
Он улыбнулся, но мы оба знали, что мои слова ничего не значат, поскольку сниженная чувствительность
– Мы вынуждены настоять, Кори. Пациенты с повреждениями позвоночника должны быть особенно осторожны. Известны случаи, когда от мочеполовой инфекции такие, как ты, необратимо теряли возможность управлять мочевым пузырем.
От этих слов я съежилась.
– Я верю твоим ощущениям, – продолжал он. – Но рисковать не стоит. Мне нужно задать тебе еще несколько вопросов. Ты пьешь достаточно жидкости?
Я молча кивнула.
– Регулярно опустошаешь мочевой пузырь?
Здесь мне пришлось расколоться:
– Да. Но пару дней я не пользовалась катетером.
Утром и вечером я должна была полностью опустошать мочевой пузырь с его помощью. Но к Хартли я катетер не взяла, поскольку не хотела, чтобы кто-нибудь его увидел.
– Раньше я тоже делала такие перерывы, и все было нормально.
– Когда все это закончится, тебе нужно будет снова стать внимательнее. Надеюсь, ты это понимаешь.
Смутившись, я кивнула.
– Еще один фактор – сексуальная активность: как прелюдии, так и половой акт, – сказал он. – Постарайся мочиться до и после. Особенно после.
– Это явно не мой случай, – сказала я, краснея.
Он засмеялся:
– Значит, это совет на будущее. Пока мы поставим тебе на ночь капельницу с антибиотиком. Переночуешь в палате, а утром мы тебя выпишем. Сама не заметишь, как окажешься дома.
Наглая ложь.
Дана отправилась домой. Я надела дурацкий больничный халат с открытой спиной и смотрела муть по телевизору, пока медсестра протыкала мою вену иглой. Ночью меня несколько раз будили для измерения жизненных показателей и замены капельницы.
Я раз пятьдесят мочилась в холодном туалете палаты.
Поутру я начала расспрашивать всех входивших в палату – от медсестер и до тех, кто принес хлопья на завтрак, – о том, когда меня выпишут. К сожалению, чаще всего в палату входила большая угрюмая медсестра с ярко-рыжими волосами, и помощи от нее было немного. Она сказала только, что обход начнется в десять.
Я надела нижнее белье, джинсы и носки, пересела в свое кресло, но не могла одеться выше пояса, пока мне не удалят капельницу. Наступило десять утра, однако никто так и не пришел. Я в бешенстве то и дело смотрела на часы.
Хартли написал мне с занятия по экономике:
«
Я ответила: