Годы и войны. Записки командарма. 1941—1945

Вот мне уже чудится: какие-то исполины надвигаются на меня, какие-то лапы касаются моего лица, что-то шуршит рядом со мной. Малейшее дуновение ветерка казалось мне приближением нечистой силы. Руки немели от напряжения, я осторожно перекладывал крест из левой в правую, а левую вытягивал, чтобы схватить цветок… Цветок все не появлялся. Время тянулось мучительно долго, сколько еще времени остается до полуночи? По моему расчету, ждать оставалось недолго. Страх все сильнее и сильнее сжимал мое сердце. Чтобы немного приободриться, я стал мечтать, что буду делать, когда сделаюсь невидимкой. Изо всех сил старался не двигаться, не моргать, напряженно вглядывался в темноту. Несколько раз мне виделся огонь рядом со мной, тогда быстро сжимал руку, но желанного цветка в ней не оказывалось.

Задремал ли я или закрыл уставшие глаза — не знаю, но что-то засветилось. Я не смел оглянуться, боясь, не уловка ли это со стороны нечистой силы, чтобы отвлечь меня от цветка, когда он появится. Это занялась заря. Я понял, что ночь прошла и ждать больше нечего, надо возвращаться домой. А вот как это проделать?

В книжечке указано, что наибольшая опасность постигает именно при возвращении с цветком, а вот как будет теперь, когда цветка у меня нет?

Перешагнул я через спасительный круг, и почудилось, словно нечистая сила хватает меня; я бросился бежать, слышал погоню, кто-то хватал за пятки. Бежал я без оглядки изо всех оставшихся сил. Лишь очутившись на лугу, возле речки, я отдохнул и пришел в себя, спокойно огляделся.

Солнышко вставало, капельки росы поблескивали на траве под его лучами и, казалось, смеялись: «Эх, дурачок, дурачок, смотри, сколько цветов у тебя под ногами, а ты…»

И неведомое до сих пор ощущение красоты природы охватило мою измученную ночным напряжением душу. Я почувствовал такое радостное облегчение, что теперь никакая нечистая сила не властна надо мной, повалился на траву и заснул крепким сном, согреваемый лучами солнца.

Домой вернулся часов в семь, никто не заметил моего отсутствия и не хватился меня. Вот только до меня долетели удивленные возгласы отца: «Да где же крест-то? Он ведь стоял на божнице?»

У меня, что называется, душа в пятки ушла — креста у меня не было! Неужели я потерял его, когда бежал? Может, оставил на кочке? Но я помалкивал. Если бы дознались, кто взял крест, да, главное, на какое дело — мне бы «досталось на орехи», как часто говорили мы, мальчишки. Я сбегал в лес и нашел крест. Вечером крест снова был на своем месте, вновь начались охи, ахи, вот-де какие чудеса творятся. Но я опять молчал.

Никогда ни одним словом не обмолвился я о своем неудачном поиске, даже Ванька не узнал об этом. Вопрос о цветке так и остался мною не решенным: цвел папоротник или я заснул и прозевал его?..

Зима 1901/02 года прошла незаметно. Весной заканчивалась моя учеба, надо было готовиться к экзамену. Сияющий, принес я домой похвальный лист. Не помня себя от радости и гордости, я вручил его матери, которая заплакала от счастья. Впрочем, вся семья радовалась вместе со мной и хвалила меня. Окончание школы накладывало на меня совсем уже другие обязанности по хозяйству. Два старших брата Николай и Иван, а также старшая сестра Татьяна работали в городе. Мальчик, окончивший школу, становился помощником родителям и работал вместе с ними. Отец простудился зимой и долго болел, от знахарского лечения поправлялся медленно, но все же за лето поправился. Осенью 1902 года он уехал искать работу по выделке кож, и в октябре пришло от него письмо с известием, что он подыскал место работы в селе Ольшанка Хвалынского уезда Саратовской губернии. Отец приказывал, чтобы Николай бросил работу в Шуе, забрал с собой Саньку и приехал к нему.

Мать провожала нас на лошади до пристани, там мы сели на пароход и поплыли по Клязьме, Оке и Волге. Помню, на рассвете мы причалили к Хвалынску: на берегу возвышались горы арбузов, долго выбирали и купили два, немного помятых, но зато самых крупных, за три копейки.

До Ольшанки нам предстояло пройти двадцать верст. Мы были навьючены сумками, котомками с необходимым для выработки овчин инструментом: крючьями, косами, чесалками и т. д. Этот груз очень усложнял наш путь по размытой дождем дороге. Надо было взобраться на крутой берег, а раскисшая меловая почва так и ползла под ногами. Я был обут в материнские полуботинки с резинками, на каждом шагу они оставались в грязи, идти же босиком было холодно. Несколько раз брат пытался посадить меня к себе на плечи, но ничего не получалось, потому что я тоже был нагружен изрядно. Как бы мы добрались до Ольшанки, трудно сказать, если бы, на наше счастье, нас не нагнал крестьянин на лошади. Разговорились, он оказался жителем села Ольшанка, разрешил мне сесть на подводу, а когда выехали на ровную местность, позволил положить и вещи брата.