Годы. Мили. Судьбы

капитан 3 ранга Георгий Константи-

нович Васильев. 1944 г.

Отпустил в отпуск боцмана Клыкова. По возвращении он привез мне письмо от Маруси Ивановой. В поезде, идущем в Москву, боцман оказался в одном купе с двумя летчицами, возвращавшимися из санатория. Он им рассказывал о подводниках-североморцах. В разговоре сообщил, что командир его лодки – Васильев Г. К., и, видимо, дал мне, как это бывает в подобных случаях, исчерпывающую характеристику. Мария написала короткое письмо. Она сообщала, что служит в 3-й школе морских летчиков инструктором. Живет на частной квартире в селе Борское Куйбышевской области, на ул. Проле-тарской, дом 52.

В ответ я написал письмо, которое недавно сжег.

«Мурманск.

Здравствуй, Маринка!

Пишу тебе второе письмо. Теперь уже освоился с мыслью, что ты нашлась и могу более логично писать, но только о прошлом и настоящем, разумеется, т. к. сказать что-либо о будущем практически невозможно.

Как я попал сюда? Признаться, я до сих пор отбывал бы службу на Востоке, но, начиная с 40-го года, жажда новых впечатлений не дает мне жить на одном месте более одного-полутора лет. Подвернувшийся случай помог сменить страну восходящего солнца на страну незаходящего или иногда вовсе не восходящего солнца.

Оставил там друзей, знакомых. Здесь снова нашлись друзья и знакомые. Боюсь утверждать, где лучше. Пока, кажется, здесь. Не знаю, надолго ли. Может быть, скоро и здесь надоест. Потянет куда-нибудь туда, где Макар телят не пас, а может быть, и дальше. Ранее существовавшие обязанности по отношению к матери еще меня сдерживали до некоторой степени, а теперь буквально не знаю, за что ухватиться в жизни. Посмотришь на себя иногда со стороны, и невольно возникает мысль, что не о ком тебе беспокоиться, никто не нуждается в тебе ни в каком отношении, да ведь и ты никому не нужен.

Признаться, это очень нехорошо, и иногда завидуешь какому-нибудь загнанному жизнью человеку, придумывающему, как бы прокормить кучу собственных детей или добыть жене юбку. Все как-то надоело, не за что ухватиться, чтобы чувствовать под ногами прочную почву. Я имею в виду, конечно, личную жизнь, а не что-нибудь иное. Теперь, к сожалению, могу констатировать, что в прошлом я слишком много служил, и слишком мало жил, а если и жил, так для других. Ты спросишь, к чему эта исповедь? Я и сам не знаю. У меня никого нет. Вот я и создал из тебя идеал, поэтому пишу. знаю, что раньше ты была не такой, какой я представлял в своем воображении, и теперь еще больше изменилась.