Годы. Мили. Судьбы

На должность командира Л-11 назначили капитан-лейтенанта Владимира Николаевича Твердохлебова. До этого он командовал подводной лодкой типа Щ в 1 бригаде подводных лодок. Был профессиональным военным, имел достоинства и недостатки. Закон-чил Военно-морское училище, Специальные курсы офицерского состава. Человек невозмутимого спокойствия, он был немногословен, рассудителен и справедлив, но суховат.

Я не помню, чтобы в походе он задал мне какой-либо вопрос, кроме: «Штурман, курс?!» (подразумевалось место корабля).

Нашего механика, инженер-капитана 3 ранга Петра Михайловича Мацко, назначили флагманским механиком 4 бригады подводных лодок. Вместо него пришел инженер-капитан-лейтенант Василий Васильевич Матвеев. Перевели на береговую службу старшего военфельдшера А. Тарасова, терпеливо сносившего шутки по поводу его компетентности в медицине. Вместо него назначили военфельдшера Г. Макаренко. Из штурманской боевой части демобилизовали выслужившего срок командира отделения рулевых М. Челядко. За год совместной службы у нас сложились хорошие отношения. Я встретил его на Северном флоте во время войны. Вскоре после этой встречи он погиб.

Г. К. Васильев (справа), Е. Павловский и Б. Шилин, Владивосток. 1939 г.

В экипаж назначили трех лейтенантов, выпускников военно-морских училищ 1939 года: Николая Сотосова – командиром рулевой группы, Володю Кофенова – командиром минной группы и Ваню Нестеренко – командиром моторной группы. Вместо штурманского электрика Н. Земцова, ведавшего электронавигационными приборами, назначили молодого лейтенанта Горбеня. Н. Земцов был добросовестным человеком, но почему-то не мог содержать свое хозяйство в постоянной исправности, приборы часто выходили из строя. Горбень работал медленно, но делал все основательно и надежно. Из старого командного состава остались: комиссар Н. М. Журов, старпом П. Мартыненко, минер М. Иванов и я. Двое сразу же ушли в отпуск. На меня, не обремененного семьей, возложили обязанности старпома, руководителя группы политзанятий, секретаря комсомольской организации, редактора стенной газеты, плюс обязанности по должности командира штурманской боевой части и дежурства.

В одно из воскресений съездил на станцию Океанскую в гости к Г. Гинкулу. Он недавно женился на Нине Близнец, дальневосточной украинке. После окончания университета ее направили на работу на Океанский кожевенный завод и предоставили комнату, в которой они жили. Наша компания распалась, двое из троих холостяков обзавелись семьями и квартирами. Я оставался на положении бездомного и бесприютного. Снимать жилье в городе даже за большую плату было сложно, никто не сдавал. Флот рос, численность офицеров и сверхсрочников быстро увеличивалась, а строительство жилья велось медленно. В советское время во Владивостоке на Ленинской улице построили так называемые дома лейтенантов – № 86 и 109, еще 3 дома в районе Мальцевского рынка и несколько на Посьецкой улице. Большинство семей командного состава получили по одной комнате в коммунальных квартирах и были счастливы.

После возвращения с Камчатки я пошел на прием к начальнику политотдела бригады полковому комиссару Иванову просить квартиру. Он внимательно меня выслушал и тут же объявил решение: «При сдаче в эксплуатацию нового дома в бухте Улисс весной 1940 года Вам будет выделена комната. Идите и работайте!»

Ничего другого мне не оставалось, как идти и работать. В феврале 1940 года приближался срок выполнения обещания. Чтобы не проворонить обещанного, снова пошел к начальнику политотдела. Был снова внимательно выслушан, после чего заботливым, отеческим тоном он заверил меня: «Как только оттает земля, начнем строить очередной новый дом в Улиссе. В нем будет выделена комната для Вас. Идите и работайте!»

Тогда я понял, что надежда получить жилье рухнула. Жить во Владивостоке становилось все противнее. Чужой город, грязные улицы, бесснежная зима, холодный ветер, очереди в кино. Даже в ресторанах приказание: «Военных не пускать!»

Патрули на каждом углу. Настроение скверное. Изредка получал письма из дома. Посылал деньги матери. Переписывался с Марусей Ивановой, получил от нее две фотографии. Ее письма были теплыми, хорошими. Хотелось верить, что слова в ее письмах соответствовали их значению, но полной уверенности в этом у меня не было.