Годы странствий Васильева Анатолия

Этим летом после второй вакцины, которую она приняла, не выздоровев от удушающей двухмесячной пневмонии, Наталья перенесла на ногах тяжелую аритмию сердца, греческие врачи отправили ее срочно в реанимацию, или вы ляжете под капсулы, или идите в соседний храм и помолитесь Богу на прощание, выбирайте, гемоглобин упал до критического числа не-жизни. Врачи на острове Лерос вытянули Наталью, но ненадолго! Только электрошок — он спасет вас от случайной смерти по дороге, можно и сильные лекарства, но где взять, как устроить визит к кардиологу в эпидемию, чтобы выписать рецепт, двухмесячные очереди к врачу, она регулярно и хаотично глотала таблетки, наступили в Париже холода, она опять болела тяжело пневмонией и заглушала болезнь лекциями онлайн по истории философии, мне немного платят за лекции, я так счастлива, больше тридцати блистательных лекций, после которых она падала в обморок и выкарабкивалась до следующих лекций. Будто болезнь отошла, и кашля меньше, и сердце успокоилось. Но ненадолго! Она заразилась ковидом во второй раз!

Наступил 22‐й год! После Нового года Наталья встречалась с нашими товарищами, в прошлом учениками по Лионской школе, решали, как сохранить лионский архив образования на режиссерском факультете от забвения, четыре часа на улице, солнечно, радостно, новый год в небесах. А может быть пасмурно, вечер, и не после нового года, а 21 декабря, в кафе Saint Georges, за столиком у окна, на стекле надпись «кусочками навынос». На следующее утро получает записку: прости, у меня положительный тест, я не знал, пришел в студию на репетицию, а тест положительный, лежу, заперся. Я заболею ковидом! Еще раз! Говорят, что при вакцине проходит все легче, однако не заболела — на первый, на второй, на четвертый день — тест положительный, температура невысокая, к ночи до 38, утром опускается до нормальной, к врачам не обратилась, «если я заболею, к врачам обращаться не стану…». В Москве я бываю каждый вечер в театре, в Париже она готовит новый перевод какой-то «психологической» книжки по заказу, платят немного, но текст легкий, незнакомый, но интересный.

Пару дней тому ночью пишу письмо, комментарии к спектаклю и пьесе, пьеса виртуозная, спектакль знакомый, но откровенный, письмо без ответа, так и прежде бывало, если она болела, то пряталась, запиралась, никогда не показывалась на экране айпэда или украшала себя гирляндами для небывалой красоты, я не хочу быть некрасивой, и чтобы не видна была мучительная болезнь, на которую она не обращала внимания, только голос какой-то треснутый, только глаза огромные, круглые, безумные, только круглые глаза выглядывают из-под круглой оправы, широкие, как ее девичья фамилия — Широкая! — открытые в страдающую плоть глаза!

Я хочу, чтобы до моей смерти вышла моя книга о тебе, я хочу ее подержать в руках, моя двадцатая книга, или больше двадцати, «Годы странствий», как у Гете. Пиши Предисловие, пиши Предисловие, пиши Предисловие! Подожди еще, вот придут эти два дня перед новым 22‐м годом и напишу, в сентябре бы написать, но я откладывал, ждал момента, прости! Я напишу, я закончу, план составил, уже начал, прости, уже написал, прочти! Да, прочла, но про меня как-то мало, ты замалчиваешь! Послушай, неудобно в книге про меня хвалить тебя за то, что книга про меня! Я что-то придумаю, придумал! Ура!!! Теперь мне нравится, мне очень нравится твое Предисловие, а почему ты пишешь — Исаева Наталья — а не — Наталья Исаева?! Я не знаю, Наташа, но так как-то с особым расположением, так благороднее, не знаю…

Исаева Наталья ушла навсегда… Ее больше нет! Она встала ночью одиннадцатого числа с кровати, чтобы выйти, но куда — за лекарствами или… и упала, сколько она пролежала еще живой, теперь никто не скажет, рядом — пустота длинного в десять шагов коридора… и все!

«…я тоже проснулась! Да, сделай хоть небольшой текст — я этого хочу не столько из авторского тщеславия (хотя из‐за него тоже), сколько ради дня рождения, четвертого мая, — чтобы книжку ленточкой перевязать и вручить!»

«Там, у Кольтеса, три фигуры главные: Кох, Абад (но ему говорить не нужно) и Фак (он очень сексуально гибок, подвижен в сознании — это же в людях бывает от природы). Кох в жизни многое видел… и он совсем не „поломатый“ — он готовится отпустить, и жизнь, и страсть. Кох в пьесе единственный, кто отчасти романтичен внутри всякого скепсиса и иронии… Только бы нашлись актеры!»

«Не хочу я „Западной пристани“ в МХТ, боюсь!»

«Как у переводчика — у меня картинка такая… Может, я ошибаюсь, но читала для себя так… Умер в 41 год, выглядел как двадцатилетний. И тоже про смерть знал все, про судьбу… Французов не любил страшно — всю жизнь путешествовал…»

«Перевела уже! Для Коха все видно… Сейчас гораздо разговорнее и проще выходит, больше видна другая поэзия, не литературная… Предисловие пишешь? В январе полмесяца вообще выпадают… А то они (там, у Прохоровой) не успеют, правда!»

«Надо вечером к Югу идти. Не хочется, но надо: любят французы общаться! Я лучше бы еще попереводила…»