Реакция в конгрессе была горькой и на удивление всеохватывающей. Появилось сильное настроение отомстить ООН и тем странам, которые проголосовали за исключение Тайваня. Госсекретарь Роджерс на пресс-конференции во вторник 26 октября приветствовал прием Пекина в ООН, но сказал, что Соединенные Штаты «глубоко сожалеют» в связи с исключением Тайваня; это «самый неудачный» прецедент, который «будет иметь множество негативных последствий в будущем». Он сказал, что администрация не поддержит уменьшение взноса в бюджет ООН в качестве ответной меры, но, чтобы предупредить нападки со стороны конгресса, предложил-таки, чтобы «члены Организации хорошенько подумали» над тем, «по средствам или не по средствам живет» ООН. На следующий день, в среду 27 октября, Рон Циглер сделал более острое заявление. Говоря на основании записей, сделанных во время беседы ранним утром с Никсоном, Циглер заявил, что президент был вне себя от «спектакля» с «весельем, хлопаньем в ладоши и танцами» после голосования; Никсон расценил это как «шокирующую демонстрацию» «нескрываемого ликования» и «личной враждебности». Остерегаясь от осуждения собственно голосования, Циглер предупредил, что оскорбительное и недостойное поведение «может очень серьезно помешать поддержке Организации Объединенных Наций в стране и в конгрессе» и «даже повлиять на ассигнования на помощь иностранным государствам», поскольку некоторые из делегатов, демонстрировавших такую радость, прибыли из стран, к которым Соединенные Штаты были «довольно щедры». Заявление Циглера подстегнуло истерию на Капитолийском холме. Самыми оскорбленными и обиженными, как ни странно, оказались либералы, которые всегда выступали за прием Пекина в ООН. Поправки консерваторов в плане сокращения взноса США в бюджет ООН были представлены в сенате. Но группа либеральных сенаторов во время неожиданно голосования поздно вечером в пятницу 29 октября в приступе истерии времен Вьетнама зарубила весь законопроект администрации на выделение 3,3 млрд долларов в виде помощи иностранным государствам, вставив его вместе с антивоенными поправками и положениями взамен двусторонней и многосторонней помощи. Никсон справедливо осудил это «весьма безответственное действие, которое фактически уничтожает 25-летнюю конструктивную внешнюю политику обеих партий и ведет к неприемлемым рискам в плане национальной безопасности Соединенных Штатов».
Тем временем, я вернулся 26 октября в Белый дом, который уже находился в состоянии тревожного возбуждения. Кое-кто в правительстве увидел возможность ослабить мои позиции, распуская замечания, в которых вина за исход голосования по Китаю возлагалась на мою поездку в Пекин. А президент обеспокоился моей неожиданной популярностью. Он выбрал меня для секретной поездки частично в силу того, что я был меньше всего на виду, чем возможные претенденты, и меня было легче контролировать. Но Никсон, как и другие президенты, совершенно не намеревался оказаться в тени собственного помощника. Я мог видеть пульсацию разных настроений в Вашингтоне, когда меня попросили остановиться на Аляске на обратном пути, чтобы я не прибыл домой в день голосования в ООН (это попросил Роджерс) – фактическое признание того, что моя поездка стала причиной такого исхода. И я сошел с трапа в дальнем углу базы ВВС Эндрюс, недоступном для представителей прессы и фотокорреспондентов.
То не было героическим возвращением на родину, особенно после напряженных усилий предшествующих дней. Однако это не имело ровно никакого значения. Нельзя превращать в политический вопрос тот факт, что дипломатическое поражение, которое было признано как неизбежное, произошло несколько раньше, чем ожидалось. И хотя Никсон мог быть брюзгливым и мелочно придирчивым, он не собирался рисковать неизбежным триумфом или ключевым элементом своей внешней политики.
Планирование его поездки в Пекин ускорилось и вскоре поглотило все другие соображения. Пекин занял свое место в Организации Объединенных Наций, не без частной шутки между Чжоу и мной. Как показал заместитель министра иностранных дел Китая Цяо Гуаньхуа, китайцы никогда ничего не выбрасывают. Он включил в свою первую публичную речь в Организации Объединенных Наций почти всю палитру той полемики, которую я убрал из проекта коммюнике. Я, в свою очередь, поручил Джорджу Бушу выразить сожаление по поводу того, что Пекин решил начать участие в этой международной организации «стрельбой из пустых пушек чистой риторики». Чжоу Эньлай понял, хотя одни авторы передовиц посчитали это резким, а другие удивлялись такой странной метафоре.