После перерыва Чжоу сказал, что он внесет предложенный проект ближе к концу дня. Накормив нас жареной уткой, Чжоу вручил свой документ вечером. Проект был беспрецедентным по своей форме. В нем излагалась китайская позиция по целому ряду вопросов в чрезвычайно бескомпромиссных выражениях. Далее оставались пустые страницы для нашей позиции, которая, как предполагалась, должна была бы быть противоположной. Никакого компромисса в вопросе о Тайване. Вначале я был поражен. Закончить президентский визит перечнем разногласий было весьма и весьма необычно. Да это, на мой взгляд, было совершенно неприемлемо и в международном, и во внутреннем планах. Но по дальнейшем размышлении я начал понимать, что сама новизна подхода могла бы помочь разрешить наши затруднения. Констатация расхождений успокоит союзников и друзей тем, что их интересы отстаиваются; если мы смогли бы выработать какие-то общие позиции, они предстали бы как подлинные убеждения твердо отстаивающих свои принципы руководителей. Мы избежали бы разъяснения банальностей, что пагубно для стандартных коммюнике. И мы не стали бы рисковать возникновением противоречий и злого умысла после публикации коммюнике, а каждая сторона объясняла бы значение расплывчатых формулировок в свою собственную пользу.
После краткого перерыва я сказал Чжоу Эньлаю, что принимаю этот его базовый подход. Коммюнике может содержать обширное перечисление расхождений; мы предоставим американскую позицию в этой части позже. Однако язык разногласий должен быть в духе происходившего события. Некоторые из китайских формулировок сделаны в непреклонном и неприемлемом виде; президент не смог бы поставить свою подпись под документом, в котором повторяются стандартные пропагандистские позиции, публикующиеся в газетах ежедневно. Мы ни за что не примем такой язык, который стремится осудить нас или унизить американского президента, даже несмотря на то, что это ясно обозначено как китайская точка зрения. Кроме того, должны быть и какие-то общие позиции, иначе все путешествие будет представляться как бесполезное мероприятие. Я пообещал представить встречный проект утром следующего дня.
Все дело превратилось в соревнование на выносливость. Лорд переработал проект коммюнике, пока я поспал три часа. Потом он отправился спать, а я перерабатывал его проект оставшуюся часть ночи. Мы сосредоточили внимание на смягчении языка китайской позиции, написании разделов, отражающих американскую позицию, и прорабатывая некоторые общие точки согласия. Мы преднамеренно выбрали умеренные формулировки для изложения нашей точки зрения, потому что это будет нашей первой возможностью представить американские ценности и цели китайской общественности. Мы выбрали твердый тон, но без воинственности.
Наш встречный проект от 25 октября, врученный на заседании, продлившемся целый день, с перерывами временами на несколько часов, пока китайцы переводили наш текст, изучали его и, без сомнения, уточняли свою позицию у Мао Цзэдуна. Как я уже упоминал, Чжоу согласился убрать самые грубые предложения из части, констатирующей китайскую позицию. Мы наметили ключевые общие мнения, особенно пункт, касающийся противодействия гегемонии. (Хотя это слово стало позже священной китайской мантрой, на самом деле впервые оно было представлено нами.)
Тайвань, как ожидалось, оказался самым трудным вопросом. Нам была нужна формулировка признания единства Китая, являвшаяся тем самым моментом, по которому Тайбэй и Пекин соглашались, без поддержки притязаний любой из сторон. В итоге я представил американскую позицию по Тайваню в таком виде: «Соединенные Штаты признают, что все китайцы по обе стороны Тайваньского пролива утверждают, что есть только один Китай. Правительство Соединенных Штатов не оспаривает эту позицию». Я не думаю, что все, что сделал или говорил, поразило Чжоу так, как эта неоднозначная формулировка, с которой обе стороны смогли прожить почти в течение десятилетия. (Справедливости ради, должен сказать, что я позаимствовал ее из документа государственного департамента по планированию переговоров, которые сорвались в 1950-е годы.) Китайцы попросили сделать перерыв в 23.35. В 4.45 утра нам передали новый китайский вариант, а утром в 5.30 вернулся Чжоу Эньлай. Мы редактировали текст еще несколько часов вплоть до 8.10 утра, завершив практически безостановочное 24-часовое заседание, мы согласовали основные контуры того, что станет впоследствии известно как Шанхайское коммюнике. То был весьма необычный документ. Его явные, временами жестокие разногласия как раз высвечивали по контрасту общие позиции – озабоченность в связи с гегемонией (эвфемизм советского экспансионизма), приверженность цели нормализации отношений. Раздел, касающийся американских отношений с Тайванем в области обороны, оставался открытым, но позиции двух сторон были в достижимых друг для друга пределах, следовало также пополнить количество общих позиций. Я был уверен, что мы смогли бы найти решение, когда вернулся бы с Никсоном в феврале.