Годы в Белом доме. Том 2

Никсон провел встречу с расчетливым и проницательным канцлером Австрии Бруно Крайским, который умело использовал официальный нейтралитет своей страны, в результате чего ее влияние стало гораздо выше ее мощи, зачастую путем интерпретации мотивов соперничающих стран им самим. То, что он мог успешно выполнять такую эквилибристику, происходило благодаря его такту, уму и инстинкту в плане достижения границ возможного – и пределов – неблагоразумия. Он много поездил; его замечания относительно тенденций и отдельных личностей всегда были познавательными. У него было большое чувство юмора и еще большее геополитическое видение, чем у многих руководителей из более мощных стран. Одной из несоразмерностей истории является отсутствие связи между способностями некоторых руководителей и мощью их стран (премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю является еще одним хорошим примером нашего времени). Крайский и Никсон обменялись добродушными впечатлениями о международной обстановке. Будучи действующим политиком, Крайский не мог не восхищаться человеком, который совершает смелый поступок, ставя на кон свои выборы, и выигрывает. Никсон позднее отмечал, что хотел бы, чтобы Крайский поменялся местами с кем-либо из социалистических руководителей в одной из больших по масштабам европейских стран, внутреннее видение и устойчивость которых Никсон оценивает менее высоко.

Будучи в Зальцбурге, мы получили сообщения о том, что Брежнев совсем недавно укрепил свои внутренние позиции. Состоялся пленум Центрального Комитета партии, который официально одобрил его решение провести встречу на высшем уровне. Такой ритуальный акт приобретал особую значимость с учетом одновременного вывода украинского партийного руководителя Петра Ефимовича Шелеста из политбюро и его понижения в должности до заместителя премьер-министра (в коммунистических государствах партийные функции гораздо важнее, чем правительственная должность). Шелеста рассматривали как влиятельного сторонника жесткой линии, снимая его, Брежнев демонстрировал советской правящей группе, что теперь он у власти. Этот шаг улучшил наши переговорные позиции, поскольку Брежнев будет находиться под дополнительным давлением демонстрации значительных результатов на саммите.

Когда мы отправились в Москву утром в понедельник 22 мая, Никсон был в приподнятом настроении, хотя он по-прежнему озабочен тем, как раскрыть завесу над «Основными принципами американо-советских отношений», о которых госсекретарь Роджерс еще и не знал. Я сказал Никсону, что попытаюсь убедить Брежнева выдвинуть их таким образом, чтобы они выглядели как возникшие в процессе саммита. Откровенно говоря, я не оценивал советскую искусность достаточно высоко, чтобы быть уверенным в том, что мы проделаем это все удачно. Никсон согласился, однако, хоть и был на какое-то время в плохом настроении, смирился с вероятностью взрыва, как это было в Ханчжоу, когда неожиданно объявилось шанхайское коммюнике.

Для остальных Никсон усердно готовился к встречам во время саммита, изучая толстенные папки со справочными материалами, подготовленные моим аппаратом в сотрудничестве с Государственным департаментом. Одна информационная справка анализировала политическую позицию Брежнева и рекомендовала, чтобы Никсон избегал производить впечатление, что мы находимся под давлением и хотим «решить все на этих встречах в течение этой недели». Во второй описывалось детально маневрирование внутри политбюро. В третьей говорилось о личных качествах Брежнева и целях, в сравнении с китайскими руководителями: