Годы в Белом доме. Том 2

Первая встреча Никсона с Брежневым началась примерно часом позже – вероятно, в подражание ситуации вокруг встречи с Мао – буквально накануне торжественного обеда. Брежнев настоял на встрече с Никсоном с глазу на глаз. Никсон последовал своей обычной практике и не использовал переводчика из Государственного департамента, – которую, при том, что сейчас и я сам был исключен, нашел досадной. По своей привычке Никсон также не надиктовал официальную запись, хотя проинформировал меня устно. Мне оставалось только попросить великолепного советского переводчика Виктора Суходрева надиктовать свой отчет моему личному секретарю Джули Пино. Последний, безусловно, не выдал своему начальнику самый худший вариант обмена – вспоминая известное выражение Дина Ачесона о том, что никто еще никогда не упускал ни одного аргумента в записи беседы, продиктованной им самим. Отчет Суходрева показывает, что большую часть встречи занял длительный монолог Брежнева. Он начал с фразы о том, что Советскому Союзу было «нелегко» согласиться на встречу в свете того, что мы делали во Вьетнаме; и это звучало вполне правдоподобно, хотя становилось утомительно, поскольку неделя шла своим чередом, а эти слова стали постоянным рефреном. Ни одна встреча не представлялась официальной, если присутствовавший на ней высокопоставленный советский руководитель не произносил ритуальные слова и не имел в виду, что советская сдержанность требовала какой-то взаимности с американской стороны.

Брежнев заявил о своей приверженности фундаментальному улучшению в американо-советских отношениях, заявляя, что считал «Основные принципы американо-советских отношений» даже более важными, чем намечаемое соглашение по ОСВ. Брежнев пожаловался на то, что нужно «проверить» технические вопросы, которыми заняты участники переговоров по ОСВ. Отчасти эта жалоба вполне могла быть правдоподобной, отчасти она давала возможность двум руководителям поступать из соображений кажущихся психологических потребностей на любой встрече на высшем уровне, делая вид, что они лично преодолели тупик, созданный их менее воодушевленными подчиненными. Брежнев подчеркнул свою заинтересованность в совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе. И ему удалось проверить на Никсоне проект, который он обрушил на меня несколько недель назад, о том, что ни одна сторона не использует ядерное оружие против другой стороны.

Никсон не очень-то хотел вести детальные переговоры по этому вопросу. Он больше стремился к тому, чтобы продемонстрировать, как хорошо он подготовился, цитируя Брежневу отрывки из его высказываний в беседе со мной в апреле. Никсон избегал Вьетнама. Он согласился с Совещанием по безопасности и сотрудничеству в Европе «в принципе», сказав, что остались препятствия только сугубо процедурного характера. Он перевел вопрос о соглашении относительно неприменения ядерного оружия на меня, тем самым обрекая на еще один год тяжеловесных уговоров с советской стороны. Никсон намекнул, что мог бы быть готов обсуждать ближневосточные проблемы. Ни один из руководителей не добивался своих постов благодаря вниканию в детали, единственное соглашение, которого они могли бы достичь на этой стадии, так это относительно ненадежности и несовершенства своего бюрократического аппарата. Никсон предложил Брежневу вернуться к атмосфере военного времени, когда фундаментальные вопросы решались главами правительств, а подчиненные занимались техническим претворением в жизнь их решений. «Если мы передадим все решения в руки чиновников, мы никогда не добьемся никакого прогресса», – сказал Никсон. «Они просто все похоронят в бумагах», – с радостью согласился Брежнев.

Установив такую общность интересов, оба руководителя продолжили обмен перечислениями своих внутренних трудностей. Брежнев предположил, что ему придется приглашать Косыгина и Подгорного на большинство встреч; Никсон вторил ему тем, что Роджерс до сих пор ничего не знает об «Основных принципах». Он просил Брежнева помочь представить этот документ таким образом, который был бы совместим с нашими бюрократическими потребностями. Эти игры Брежневу были знакомы, и он с готовностью согласился.