«Брежнев и компания возглавляют сверхдержаву, которая во многих отношениях равна нашей собственной стране. Они говорят с учетом веса нынешнего стратегического паритета, в то время как китайская мощь проистекает из комбинации их долгого прошлого и их неизбежного будущего…
С учетом стадии наших двусторонних отношений и личных предпочтений Чжоу может проводить время с нами, делая экскурсы в историю и философию. Брежнев захочет говорить о конкретных вопросах – о формате совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, главных элементах соглашения по ОСВ, минах в хайфонском порту, разграничениях на Ближнем Востоке. Хотя он явно не будет знать всех деталей, как Громыко, его хорошо проинформируют, и он будет владеть имеющимся у него материалом, будет готов давить на Вас по конкретным вопросам. Он будет стремиться к достижению результатов и соглашений и не задумываясь будет продвигать в процессе какие-то тактические вещи».
Никсон делал пометки на своих справочных материалах; он задавал наводящие вопросы. Он также прочитал отрывки из моих переговоров с Брежневым в апреле. Но у него было не такого чувства напряженности, неопределенности и незащищенности, как во время поездки в Пекин. Он знал Москву и поэтому был более уверенным в себе. Он также знал, – даже если это еще и не стало достоянием общественности, – что основные вопросы по сути были уже урегулированы во время моей поездки в апреле или на переговорах разными ведомствами. Главной задачей Никсона станет проведение обзора международных событий с советскими руководителями. Это было его сильной стороной, и он был по праву уверен, что справится с этой задачей.
Мы приземлились в Москве в 16.00 в понедельник 22 мая. Весь день солнце не могло решить, принять ли ему участие в церемонии прибытия; его окончательное решение относительно встречи на высшем уровне оказалось двойственным, как и американо-советские отношения. Как раз накануне нашего прибытия оно спряталось за облаками, из-за чего церемония прибытия проходила под небольшим дождем. Как только церемония прошла, дождь прекратился. В честь нашего прибытия в Кремле бледный северный свет московской весны отсвечивал на американском флаге, который всего за минуту до этого был водружен над башнями, чтобы ознаменовать необычный факт того, что американский президент находится в городе.
Президент Николай Викторович Подгорный и премьер Алексей Николаевич Косыгин[99]
встречали Никсона в аэропорту. Брежнев придерживался протокола; как генеральному секретарю партии ему не было необходимости присутствовать при этом. Он почти никогда не участвовал в церемонии встреч некоммунистических почетных гостей. В некоторых комментариях к этому со стороны осведомленной прессы, тем не менее, был заметен большой смысл в его отсутствии. Церемония была не такой упрощенной, как это было в Пекине, а чуть поторжественнее. Смысл явно был в том, чтобы несколько улучшить уровень приема по сравнению с китайским, но не настолько, чтобы обидеть Ханой. Небольшая толпа размахивала бумажными флажками в одной стороне вокзального здания; высокие должностные лица выстроились в линию на другой. Психологи смогут определить, что производит более холодное впечатление – пустая площадка, как в Пекине, или такая подозрительно небольшая толпа, которая символизирует минимум формальностей. В церемонии прибытия налицо была типичнейшая советская смесь грубой силы и поверхностной эффективности вкупе с подспудным ощущением того, что какая-то небольшая проблема может заставить весь это великолепный механизм застопориться. Внушительный почетный караул прошел перед нами, прежде чем нас отправили в суматохе к огромной веренице поджидавших советских лимузинов «ЗИЛ» – автомобилей, которые выглядят похожими на «Паккард» 1958 года выпуска и, как представляется, имели базовое шасси как у легкого советского танка.