Годы в Белом доме. Том 2

Все это было хорошим невинным развлечением бюрократического порядка, но оно имело огромные негативные последствия для переговоров. Оно поддержало Нгуен Ван Тхиеу в его непримиримом отношении и попытке использовать предполагаемый раскол между Никсоном и мной. А это неизбежно толкнуло Ханой на затягивание на переговорах. Для нас было бы катастрофой, если бы Ханой вернулся к своей проверенной временем стратегии изматывания нас в надежде убедить навязать условия Сайгону, которые, по крайней мере, помогут Ханою добиться долгосрочной цели, заключающейся в подрыве морального состояния и выживаемости нашего союзника. Мы были полны решимости этого избежать. И фактически по существу дела мы с Никсоном оставались близки; как всегда, в кризисы Никсон был спокойным и склонным к аналитике. Но не было сомнения в том, что мы попали в тиски. Нгуен Ван Тхиеу, с одной стороны, был полон решимости лишить нас свободы действий. Ханой, с другой стороны, был очень рад видеть раскол, нависший над Сайгоном и Вашингтоном, – как, впрочем, и внутри нашего собственного правительства – как возможность отсрочить появление перед нашим взором тех выгод, которые могли бы ждать нас в конце пути. Мы решили разобраться и начали с Сайгона.

26 ноября я попросил Банкера в очередной раз сказать Нгуен Ван Тхиеу о том, что минимальные условия остаются без изменений. Для того чтобы подкрепить наши позиции, мы сейчас приняли прежнее предложение Тхиеу о том, что он должен направить эмиссара, и запросили немедленно командировать Нгуен Пху Дыка в Вашингтон из Парижа с тем, чтобы Никсон мог отработать с ним финальную позицию. (Смысл состоял в том, чтобы переубедить Тхиеу и лишить его надежды на то, что он сможет сыграть на расколе между Никсоном и Киссинджером.) Банкер одобрил такой подход; он разделял наше убеждение в том, что Нгуен Ван Тхиеу не предпримет ничего для облегчения нашей задачи, не возьмет на себя никакой ответственности за переговоры и, тем не менее, примет результат.

Нгуен Пху Дык прибыл 29 ноября на встречу с полным решимости Никсоном. Президент на самом деле посчитал мои тезисы к беседе несколько «излишне мягкими». Он хотел показать мне, как достигать четкого и однозначного результата. Не имея опыта в отношении вьетнамского переговорного стиля, он не учел того, что избегает открытой стычки, что его податливая тупость часто делает невозможным определить точный характер проблемы или того, что конкретно было согласовано. Нгуен Пху Дык привез исключительно длинное, красочно выразительное письмо от Нгуен Ван Тхиеу для Никсона. Оно перечисляло все уступки, полученные от Сайгона на протяжении ряда лет, с обещанием, – не выполненным, как утверждалось в нем, – о том, что никаких других жертв не потребуется больше. Тхиеу, конечно, был прав; трагедия состояла в том, что то, что Нгуен Ван Тхиеу считал невыносимым давлением с нашей стороны, рассматривалось нашими критиками как тупая непримиримость. Нам приходилось маневрировать в условиях такого разрыва восприятий; принятие точки зрения Тхиеу на такой поздней стадии гарантированно привело бы к краху всей оставшейся поддержки у нас в стране. В остальном же письмо Тхиеу фактически игнорировало перерыв в переговорах или нашу внутреннюю дилемму. В нем повторялись заявления со всеми аргументами, высказанными в октябре, как если бы повторение могло бы заставить нас пойти по пути, по которому мы не ходили, по меньшей мере, с октября 1970 года. Тхиеу предложил обратиться к мировому общественному мнению, если его «справедливые» требования не будут выполнены. То была тщетная надежда; мировое общественное мнение ничего не ведало о прегрешениях Ханоя, когда его войска попирали суверенитет каждого соседа; Ханой зациклился на своем утверждении о том, что является жертвой американского «притеснения», когда начинал каждую войну в Индокитае начиная с 1954 года. Мировое общественное мнение давило на нас, а не на Ханой, и собиралось усиливать свой прессинг.