Годы в Белом доме. Том 2

Изложение таких сообщений американской общественности не входило в их представления о том, что надо делать с его убедительной победой на выборах. Но между нами не было разногласий по существу дела. Никсон в силу этого отклонил рекомендацию, хотя согласился с моим анализом. Он послал ответную телеграмму 5 декабря, одобрив мою переговорную тактику. Его не взволновала моя точка зрения, что в случае срыва нам придется активизировать военное давление. На самом деле, он был готов отдать приказ о налетах бомбардировщиков В-52 на ханойско-хайфонский комплекс даже до возобновления моих переговоров 6 декабря. Он запросил мое мнение о том, надо ли ему отдать приказ адмиралу Муреру повысить готовность наших войск, а также хочу ли я выиграть время, вернувшись в Вашингтон для консультаций. Моя идея телевизионного выступления, однако, не нашла благоприятного отклика вообще: «Я полагаю, однако, что вариант перевода этого решения на президентский уровень заставляет русских и китайцев отреагировать, но получит в лучшем случае смешанную реакцию здесь в США и затруднит еще больше работу с Сайгоном, чем было раньше».

Каждый из нас, Никсон и его советники, с одной стороны, и я, с другой, жили заключенными в собственном мирке, которые соприкасались друг с другом сугубо по касательной. Я чувствительно реагировал на ситуацию на переговорах; он же понимал расклад сил внутри страны. Я полагал, что знаю баланс стимулов, влияющих на дипломатию. Никсон меньше разбирался с тактической ситуацией, но имел отличное понимание публичной стратегии – или полагал, что понимает. Он был убежден в том, что телевизионное выступление ничего не даст. Если он был прав, то я не видел иного способа поддержания эффективной переговорной стратегии, поскольку только страх возобновления военных операций удерживает Ханой от смены курса. Мы бы потерпели двойное поражение. В любом случае я был против реакции, предпринятой из чувства досады, которая нарушит положительный настрой общества, не предложив никаких успешных перспектив.

Я ответил Никсону, что считаю преждевременным повышать боеготовность наших войск, что не должно быть бомбардировок, пока идут переговоры, и что возвращение в Вашингтон только через день после начала переговоров повысит ощущение кризиса, что сыграет на руку Ханою. Как приговор самому себе, я повторил свою рекомендацию о том, что, если переговоры будут сорваны или прекратятся, он должен будет в телевизионном обращении объяснить это. В самом лучшем никсоновском стиле Холдеман был уполномочен возразить мне. Весьма необычное послание от руководителя аппарата Белого дома выявило то, о чем Никсон только намекал. Если переговоры зайдут в тупик, как предположил Холдеман, их следует скорее возобновить после перерыва, чем прерывать. В таком случае я должен был выступить на «не афишированном» брифинге. Он не расшифровал, как давать «не афишированный» брифинг по краху усилий, направленных на достижение мира во Вьетнаме.

Никсон, видимо, и был прав в своем суждении, что нет никакого общественного мнения, вокруг которого следовало бы сплачивать ряды; если так и если Ханой тоже разделял это мнение, переговоры были обречены, и их продолжение было бесполезно. 6 декабря я ответил Холдеману: