Годы в Белом доме. Том 2

В своем докладе Никсону я объяснял, что не представляю себе, как мы могли бы принять возвращение к октябрьскому тексту (не говоря уже о принятии самого худшего, как предложил Ханой). Хотя я считал соглашение хорошим в то время, прошедшие события превращали принятие его в фиаско. Если бы мы не смогли реализовать ни одной поправки, запрошенной Сайгоном (или, что еще хуже, приняли бы менее приемлемое соглашение), это было бы равнозначно развалу южновьетнамского правительства. И, что хуже всего, «это лишило бы нас какой бы то ни было возможности отслеживать выполнение соглашения, потому что, если коммунисты узнают, что мы готовы пойти на уступки и отступить, они также будут знать, что у нас нет возможности реагировать на нарушения».

Таким образом, у нас оставался один-единственный выбор – продолжать курс, содержащий риск срыва переговоров. Существовали две реальные возможности. Первая, мы могли отбросить все дополнительные просьбы и подписать соглашение с двенадцатью правками, с которыми северные вьетнамцы согласились в ноябре. Вторая, мы могли бы упорно пытаться найти отдельные дополнительные поправки, запрошенные Нгуен Ван Тхиеу, сократив их до двух: убрать слова «административная структура» и включить какое-то положение, которое лишало бы Ханой юридического права вмешиваться во внутренние дела Южного Вьетнама. «Если, что представляется совершенно невероятным, другая сторона согласится с таким пакетом, мы получили бы значительное изменение как в политической, так и в военной области. Таким образом, этот дополнительный раунд был бы оправдан, и мы оказались бы в более сильном положении в противостоянии с Сайгоном, хотя наши проблемы по-прежнему были бы громаднейшими». Я склонялся ко второму курсу. Однако предупредил президента о том, что Ханой почти со 100-процентной вероятностью отвергнет и тот, и другой подход:

«Главный вопрос состоит в том, что Ханой со всей очевидностью решил воздвигнуть против нас фронтальную преграду, подобную той, с которой мы столкнулись в мае этого года. Если это так, то они играют на нашем нежелании делать то, что необходимо. Они добиваются 100-процентной победы скорее через наш раскол с Сайгоном или в расчете на наш внутренний крах, чем идти на риск продолжения переговоров по урегулированию. Это основной вопрос; остальное – это тактика. Если бы они хотели урегулирования сейчас, я мог бы выйти с приемлемыми формулировками и не стал бы беспокоить Вас. Если предположить, что они пойдут другим путем, мы столкнемся с необходимостью принятия трудных решений, как это было прошлой весной».

Я посчитал срыв переговоров возможным и признал свою ответственность за форсирование шагов с октября: «Если это случится, я переговорю с Вами после моего возвращения о моей собственной ответственности и роли. Сейчас, конечно, перед нами стоит непосредственная задача спасти нашу национальную гордость и как можно лучше представить свою позицию перед нашим народом и миром в целях проведения принципиальной политики в Юго-Восточной Азии». Я добавил еще одну страницу, сказав, что, если президент принимает мою рекомендацию, он должен объяснить свое решение в телеобращении к американскому народу. Хэйг, Лорд и я обсудили это дополнение во время стратегического заседания в моей спальне, окна которой выходили в милый садик резиденции. Хэйг полагал особенно важным, чтобы президент осознал последствия тупика не только в категориях военного наращивания, но также и в плане средства сдержать некоторые из самых чопорных рекомендаций профанов, ставших единственными собеседниками Никсона, пока он пребывал в странном настроении, овладевшим им после выборов.