Годы в Белом доме. Том 2

Как я и ожидал, Никсон принял рекомендацию; его ответ означал, что он предпочел бы какое угодно соглашение, но только не перерыв. Мне следовало поискать «каких-то» (не конкретизированных) улучшений по сравнению с октябрьским проектом. Телеграмма была отправлена по результатам встречи в Кэмп-Дэвиде президента, заместителя министра обороны Кеннета Раша и адмирала Мурера для рассмотрения чрезвычайных планов на случай активизации военных действий. Раш и Мурер всецело согласились с тем, что октябрьское соглашение было здравым и что конгресс прекратит финансирование, определенно после 30 июня, если оно не будет реализовано. Никсон, после того как он говорил мне в течение нескольких месяцев о том, что его главной озабоченностью являются избиратели правого толка, теперь стал склоняться к мнению о том, что продолжение войны не имеет поддержки в обществе. Разумеется, я был в курсе (из намеков в телеграммах) того, что вина за уменьшение общественной поддержки была возложена на мою пресс-конференцию с «миром близко». Не нужно и говорить, что я считал это отговоркой. Я полагал, что утрата поддержки зиждется в принятии Ханоем 8 октября нашей программы – усугубленном непримиримой позицией Сайгона. Мы оба были правы, не было никакой разницы. Поскольку ни 8 октября, ни 26 октября у нас не существовало выбора. Какова бы ни была исключительная мера наказания, предпринятый нами курс был смелым, но он помогал избежать худших опасностей.

В принципиальном плане попытки Никсона и мои собственные перекладывать ответственность взад-вперед не только не имели никакого значения, они еще были недостойными. Если бы переговоры завершились успехом, шла бы та же самая борьба за выяснение, благодаря кому это случилось, точно так же, как сейчас шла борьба за то, чтобы избежать обвинения в неудаче. Если бы переговоры провалились, я был бы естественной жертвой – и это справедливо, каковы бы ни были заслуги моего анализа. Я продвигал курс, который привел к нынешней ситуации; президентские помощники имеют обязанность защищать своего начальника. Я нес особую ответственность в этом отношении в силу моих независимых действий.

Размышления подобного рода, конечно, ничуть не помогали в Париже. Моя дилемма состояла в том, что я оказался между непокорностью Сайгона, изощренной наглостью Ханоя и вялым набором восприятий в Вашингтоне, что, из-за попыток продолжать переговоры почти любой ценой, лишало нас рычагов в плане доведении дела до ума.

Заседание 8 декабря, длившееся четыре с половиной часа, стало свидетелем продолжения отказа со стороны Ле Дык Тхо обсуждать протоколы, это сопровождалось сдержанными и не совсем окончательными уступками. Ле Дык Тхо и я согласились в итоге убрать всю фразу «административная структура», перевод которой вызвал такие большие мучения[148]. Он также подтвердил свою готовность вернуться к изначальному тексту относительно гражданских заключенных. Это были важные шаги в продвижении вперед. Но Ле Дык Тхо оставлял себе достаточный простор для маневра. Он оставался непреклонным в вопросе о демилитаризованной зоне таким образом, что ставился под вопрос ее статус, и тем самым косвенно обеспечивалось юридическое оправдание постоянной интервенции Ханоя в Южный Вьетнам. И он подтвердил свое требование полного вывода американских гражданских специалистов, работающих с южновьетнамскими вооруженными силами, что на практике привело бы к параличу работы современного оборудования военной структуры Сайгона. И все-таки мы подошли к обсуждению по существу двух вопросов: демилитаризованная зона и американский гражданский персонал. По сравнению с тем, что уже было урегулировано, эти два вопроса можно было бы обсудить во время одного заседания при желании это сделать. На этом основании я попросил Хэйга вернуться в Вашингтон. Если бы мы урегулировали все 9 декабря, я бы хотел, чтобы он был готов отправиться в Сайгон на следующее утро вместе с вице-президентом, чтобы получить согласие Нгуен Ван Тхиеу.

Но Ле Дык Тхо оказался таким же хитрым в организации затягивания дела, каким упорным был в создании тупиков или, коротко говоря, гибким в своем движении к урегулированию в октябре. Встреча 9 декабря, продолжавшаяся три с половиной часа, казалось, принесла дальнейший прогресс. Но каждый явный успех подтверждал неприятное предчувствие, что наш собеседник вел нас по бесконечному лабиринту, поскольку, независимо от того, что было урегулировано, Ле Дык Тхо умудрялся сохранять на плаву еще одну проблему на каждом заседании.