По этому поводу Ле Дык Тхо «дал» нам то, что у нас уже было в октябре, право американских гражданских специалистов обслуживать современное южновьетнамское военное оборудование. Но он уцепился твердо за демилитаризованную зону, потому что знал, что разрешение на военное перемещение через нее подрывало запрет на проникновение, который был весьма важной частью этого соглашения. Он теперь сделал заявление, новое в нашем опыте общения с коммунистическими переговорщиками. Он сказал, что политбюро в Ханое отменило его согласие, сделанное в ноябре, с положением о том, что демилитаризованная зона должна соблюдаться и быть неприкосновенной. Он, по его словам, по-прежнему ждал новых указаний на сей счет; не мог идти дальше. Это был беспрецедентный шаг для члена любого коммунистического политбюро – заявить о превышении своих полномочий. Исходя из того, что мы знали о северовьетнамских процедурах, такое было весьма и весьма невероятным. (По крайней мере, я так считаю сейчас; тогда по причинам, которые мне трудно понять, я был склонен поверить ему.)
Я предложил компромисс. Формулировка о соблюдении демилитаризованной зоны должна оставаться, как это было согласовано две недели назад. Но я был бы готов добавить предложение в другой параграф, который предусматривал, что до объединения Северный и Южный Вьетнам должны немедленно начать переговоры по установлению нормальных отношений в различных областях. Это предложение выглядело так: «Среди вопросов, подлежащих обсуждению, будет получение разрешений на перемещения гражданских лиц через временную военную демаркационную линию». Тут содержался положительный элемент, который давал возможность подразумевать, что все перемещения через демилитаризованную зону находятся под запретом до заключения соответствующего соглашения между сторонами и что военный транзит будет под запретом на постоянной основе. Ле Дык Тхо, опасаясь, что ему будет трудно найти аргументацию в связи с отказом в отношении этого компромисса, прибег к еще одной новенькой уловке. Он неожиданно пожаловался на головную боль, высокое давление, общую слабость; он хотел казаться старым немощным человеком. Его игра была настолько убедительной, что я предложил прервать встречу. Никогда так просто не сдававшийся, Ле Дык Тхо предположил, что ему понадобится весь следующий день на выздоровление, тем самым аккуратно затормозив переговоры еще на двое суток и, разумеется, сорвав поездку вице-президента в Сайгон. От великих щедрот он согласился, однако, дать возможность экспертам встретиться – конечно, не для того, чтобы начать работу над протоколами (он все еще не передал нам проекты Ханоя), а чтобы согласовать перевод существующих текстов соглашения. Как только я согласился с таким ходом действия, – и на самом деле у меня не было иного выбора, когда сталкиваешься с явным больным, – «Душка», как только добился своей цели, чудесным образом поправился, и мы еще провели час в дерзкой перебранке.
Когда оставался только
Ночью с 9 на 10 декабря я отправил небольшую записку Ле Дык Тхо от имени президента, сообщив ему, что Никсон по-прежнему рассматривает мою компромиссную формулировку о демилитаризованной зоне и еще пока не одобрил ее. Президент предпочел бы придерживаться изначального текста. Я считал, что таким образом то, что я предложил, в Ханое может показаться действительно уступкой[149]
. Ле Дык Тхо, однако, не поддался на очевидную уловку. 10 декабря он ответил короткой запиской, в которой указал, чтоСамой счастливой группой в Париже была посольская делегация Сайгона, имевшая задание присматривать за мной. Их единственной обязанностью было выслушивать мои брифинги каждый вечер; их инструкции состояли в том, чтобы твердо стоять на каждой из 69 поправок и не идти ни на какой компромисс, – явно испытывать то, что оставалось от моего эмоционального равновесия после Ле Дык Тхо. Никакие компромиссы не подлежали никакому обсуждению. Нарастающая депрессия в рядах американской делегации вызывала едва скрываемую радость среди южных вьетнамцев.