- Знал бы, что за служба хоть, - протянул Михаил, оглядывая Фёдора, - У меня на службе несладко. Он, поди, у Бори спроси – он, думаешь, чего такой хмурый такой ходит-бродит? Подумай, Феденька, подумай. Царь-батюшка давал тебе много боле свободы, нежели буду давать я.
- От что-то мне иное помнится, княже, - молвил Фёдор, сведя брови и стуча пальцами по столу, - Помнится, как соблазнительны речи твои были, мол, свобода, да такая, что ни один князь али король не указ?
- Это я обещал видному боярину, - жестокая улыбка занялась на устах князя, - А нынче предо мной беглый нахлебник, прибившийся у сердобольного дружка.
Фёдор снёс слова князя с холодным равнодушием, не выдавая ничего, что поднималось в его сердце.
- Играем али нет? – жёстко поставил вопрос Басманов.
Вздохнув, Михаил ненадолго призадумался, глядя куда-то в высокие своды.
- Выиграешь – так и быть, свезу. От неймётся ж тебе! – разочарованно вздохнул князь.
Фёдор ухмыльнулся, разведя руками.
- Что ж поделать! – просто бросил Басманов.
- Проиграешь, - улыбнулся Михаил, и край его губ лукаво дрогнул, - присягаешь мне.
Князь протянул стакан с деревянными кубиками юноше, и прежде, чем юноша принял пари, Луговский подал руку к себе, отстранившись от Басманова.
- Присягнёшь, Федь, и сделаешься моим, - предостерёг Михаил.
Парень поджал губы и выхватил стакан из рук князя. Тряхнувши костьми, Фёдор вкинул свой ход.
Холодок пробежал по его спине, а с уст Михаила сорвался снисходительный и даже несколько жалостливый смешок.
- Три? – молвил князь, будто бы Басманов не видел, сколько выпало.
Фёдор глухо прошептал какое-то грубое ругательство себе под нос и провёл рукой по лицу.
- Хоть свет повидаешь, - молвил Михаил, ободряюще хлопнул юношу по спине.
- Тот али этот? – недобро усмехнулся Фёдор.
Михаила больно позабавила шутка, и он в славном, в очень славном расположении сгрёб кости и тряхнул стакан.
Басманов не сводил своего взора с каждого движения князя.
Когда князь выкинул свой ход, сердце юноши замерло.
Повисшая тишина царила али в зале, али в голове юноши – чёрт его знает.
- Два, - тихо прошептал Фёдор, глядя на выпавшие две точки.
Михаил присвистнул, разводя руками.
- Какой же ты везучий сукин сын, мой голубчик, - вздохнул Луговский, поглаживая бороду.
…
Фёдор громыхнул дверью, влетев в комнату, заставленную высокими шкафами. Генрих, будучи при домашних делах без повязки на глазу, поднял взгляд, оторвавшись от письма.
Басманов во мгновение оказался подле Штадена и схватил его за затылок. Генрих бросил письмо на стол, его светлые брови хмуро свелись сами собой.
Дрожащее пламя свечи неровно отражалось в застывших зрачках Фёдора.
Басманов тяжело дышал, глядя прямо в глаза немца.
- Моя семья жива? – с непоколебимой твёрдостью в голосе требовал Фёдор.
Генрих с рыком отвёл взгляд.
Фёдор отпустил руку и в ярости скинул со стола какую-то посудину – та с медным звоном грохнулась на каменный пол.
- Коли то спасло твою жизнь, мне не в чем каяться, - отсёк Штаден, - Я спас жизнь твою. На остальное мне право – плевать.
Пылкое дыхание Фёдора взводилось и боле каждое мгновение.
- Авось царе не желал зла ни тебе, ни отцу твоему, - Генриху те слова давались и впрямь с трудом, - И право – Бог ему судья, отчего душегубы помилованы и по сей день при дворе. Но нынче что скажешь? Авось, даже царь простит, что помог мне тогда бежать с Мишей. Но твоего бегства он не простит.
Фёдор отвёл взгляд, кусая губу до крови. Он закрыл лицо себе руками, и сам не заметил с какой отчаянной лютой силою оттянул себя за волосы.
Генрих встал из-за стола, но не успел молвить ни слова.
Фёдор чуть не повалил его с ног, заключив в крепкие объятья. Тот жест поверг Штадена в шок. Немец оцепенел, не ведая, как повести себя.
- Спасибо, - со жгучей чувственностью на устах молвил Фёдор.
Генрих лишь сейчас набрался духу обнять Басманова в ответ.
- Ты брат мне, право. Отныне и вовек. Но нам надобно проститься, - произнёс Фёдор, и от сих слов Штаден крепче сжал друга в объятьях, и лишь опосля того вовсе отпустил.
Генрих что-то пробормотал на своём качая головой.
- Ежели Бог пошлёт – как знать, свидимся ещё, - молвил Фёдор с мягкою улыбкой.
Генрих кивнул, и уста его дрогнули, сдерживая всю гнусную тяжесть на его сердце.
…
Грязный серый песок то и дело разбивался приводной порослью и чёрными пиками осоки.
Сзади веял тяжёлый болотный дух.
На речном берегу сидели подле костра несколько теней. Тут за привалом сидел и Борис, озираясь по сторонам. Фёдор был в какой-то мере рад видеть его в добром здравии, чего нельзя было сказать о Борисе. Он отвечал на случайные взгляды Басманова со вполне себе ясным и очевидным презрением.
Фёдору ничего не могло сейчас сбить его настроя. Ни холодный сырой воздух, который веял этой осенней ночью, ни тяжёлая дорога, которую он уже преодолел и которую только предстояло пройти водой.
В широком устье стояло очертание судна, на коем предстоял немалый путь, ох, немалый.