Гойда

Эдаких зверств не ведал Новгород ни от одного захватчика иноземного. Опричники топили люд безо всякого разбора, безо всякого проку. Средь груд бесчестно убиенного люда шествовал царь, верхом на добром коне Громе во главе опричнины своей. Иоанн взирал на резню, учинённую его собственною волей. Его сердце слабо отзывалось смутным, глухим и тихим чувством. Очи владыки, точно закрытые сонной пеленой, взирали на смрадные трупы, и не знал наверняка он – явь то али наваждения бесовские.

Фёдор ехал подле царя, примечая и внимая той разбитой пустоте, что застилала царский лик. Иоанн с опричниками выехали на площадь, где некогда текла торговля, но пряности уж не манили сладкими душистыми духами – то сменилось горькой гарью, что стояла в воздухе. Не снег, но грязный пепел нисходил наземь. Фёдор с тяжёлым сердцем оглядывался на площадь. Подле собора жались ущербные оборванцы, босоногие даже в наступившую стужу. Черномазые и убогие, они точно крысы принялись бежать прочь.

Ничтожная россыпь ринулась бежать, но несколько фигур отбилось от общей шайки голодранцев. То был щуплый мальчонка – нескладный и нелепый, он оступился, и слабые ноги его подкосили. Мать его, укутанная в грязное рубище, прижимала второе чадо своё к сердцу, покуда помогала старшему сыну подняться с земли. Женщина, обнявши обоих сыновей, в ужасе бросила взгляд на приближающихся опричников. Меж тем братия уж приступилась совсем близко. Вдова жалась к стене переулка, пряча взор и чад своих от опричников. Её посиневшие тонкие губы безмолвно дрожали в молитве.

Иоанн глядел на дорогу, и оборванка попалась под его блуждающий взор. Вернее, не столь вдова, сколь её сын, с ужасом выглядывающий из объятий матери на приступившихся кромешников. Мальчишка был вне себя от ужаса и едва ли дышал, но не смел отвести взгляд. Притом и владыка отчего-то опустил свой будто бы слепой взор на оборванца.

Рассудок безмолвствовал, равно как и сердце, и Иоанн ступил дальше, ведя опричнину за собой. На том бы и разошлись, да царь заслышал глухой звук. Кто-то из опричников швырнул под ноги вдове чёрствую краюху хлеба. Царь круто развернул лошадь, и взор его во мгновение прояснился. Он обвёл взглядом братию, и безмолвное его повеление было выполнено. Опричники невольно отступились от того милосердного их собрата, который уж исполнился жалостью ко вдове.

Иоанн медленно поднял руку, указывая на нищенку и её ублюдков. Опричник с поклоном спешился и, обнажив шашку, скоро расправился с ними. Гибель наступила до милосердного быстро. Царский слуга поднял взгляд на владыку, как вдруг его пронял мертвецкий хлад, и всё существо его взвелось. Он узрел тот взор на себе, тот безмолвный приказ. Скуратов спешился, держа в своих руках тяжёлую секиру.

– Словом и делом, государь! – только и успела вознестись мольба, как Григорий рубанул грудь опричника, пробив кольчугу.

Братия оцепенела, наблюдая за расправою. Иоанн же развернул Грома и поехал прочь, будто бы ничего и не сделалось, покуда Малюта оттаскивал тело опричника прочь с дороги, волоча его к прочим безвестным трупам.

* * *

Зал Новгородского кремля взаправду завален был неземным великолепием. Злато да самоцветы затмевали взор, куда ни глянь. Иконы блистали драгоценными камнями в окладах золотых, лёг послушными волнами ласковый шёлк, вилась парча с плетущимися узорами. Княжеские венцы и скипетры покоились средь сих сокровищ.

Фёдор преступил порог, оглядывая свезённое богатство. И дивился же молодой Басманов грудам драгоценным, будто бы бескрайним, тем паче что видел своими очами, как немало богатств попросту выбросили в реку. Средь сих благ валялся ничком Васька Грязной, блаженно лыбясь, пропуская мимо ушей своих всякую брань.

– Ты погляди – что бы ни творилось, а он снова нарезался наглухо! – сплюнул Морозов, пиная груду награбленного. – Как ты, сука, пьёшь-то, когда эдакое ж творится-то?

Металл отозвался перезвоном, и Грязной поморщился от сего шума.

– Это вы лучше поделитесь-ка хитростью, как вы на трезву голову нынче ходите, когда эдакое творится-то? – протянул Грязной, потирая загудевшие виски. – Того и свихнуться недолго.

Фёдор чуть улыбнулся краем губ, глядя на то.

* * *

Кромешная безлунная ночь укрыла мраком те зверства, коим предали Новгород. Небо застилалось горьким дымом. По смрадным телам бегали крысы, жадно искусывая плоть. Отрубленные головы ссохлись на холоде. Безумно распахнутыми очами глядели они, со впавшими щеками, залитые кровью, и пики пронзали их у основания али уж как придётся. Стихли улицы, и лишь огни, дожирающие некогда чудесные терема, прищёлкивали точно клыками, жадно глодая свою добычу.

Генрих переломил треснутое древко копья через колено и бросил к догоравшим головёшкам. Оружие уж сослужило своё. Штаден недолго глядел на головёшки, объятые пламенем. Языки мерно дрожали, заставляя воздух подрагивать. Немец размял плечо и, чуть прищурившись, обернулся через плечо, и адская боль пронзила его насквозь.