Тело Штадена пробудилось быстрее и ярче, нежели разум. Стремительно он отломил стрелу, ибо именно сим и поражён был немец. Выстрел пришёлся в бровь, прошибив кость. Неведомая сила, пьянящая и рвущая, наполнила тело Штадена. Всё застилал туман, покуда Генрих сцепился врукопашную. Сознание медленно прояснилось, когда Штаден ощутил, как его костяшки уж содрались в кровь о бездвижное тело. Немец поглядел на руку свою и по глубокой ране разумел – в пылу схватки схватился за нож ладонью. Рассудок слабел, уступая пылающему огню боли.
Фёдор вбежал в комнату. Его взгляд в ужасе метался по комнате, по кровавым тряпкам, валявшимся на полу. В нос ударил резкий запах горелой плоти. Алёна уже сидела в покоях спиной к двери. Она повела головой на звук, но не отходила от Штадена и не переставала делать свою работу. Много тряпья, измаранного кровью, уродливо крючилось, раскиданное по столу.
Сам немец был бледен и измождён, но пребывал в сознании. Он опирался судорожно и невольно дрожащей рукой о стол, и стоило Фёдору переступить порог, немец перевёл взгляд уцелевшего глаза на друга. Басманов замер на месте. Жуткий ожог покрывал едва ли не пол-лица немца, а подле него едва ли не на весь лоб занялся страшный отёк. С большим трудом Фёдор пересилил себя, подступаясь к Генриху. Штаден что-то шепнул Алёне, и девушка вложила тряпку с настоем на дяге немцу, и тот сам приложил к своему увечью.
Девица поклонилась Фёдору и вышла прочь. Басманов, всё ещё не в силах молвить и слова, приблизился к Генриху и сел подле него. Штаден обхватил Фёдора за затылок, притянув к себе, и они уткнулись лоб в лоб. Генрих тихо, но чётко, до жути чётко молвил всего пару слов. Басманов тотчас же поднялся на ноги вне себя от ужаса. Сердце забилось, норовя вырваться.
– Нет! – отсёк Фёдор, выставляя руку вперёд себя и мотая головой. – Я не понял слов твоих.
– Тем лучше для тебя, – согласно кивнул немец, отведя взгляд, ведая силу собственного откровения.
Фёдор прикусил губу, глядя на друга, на его увечье. Сглотнув, Басманов провёл по своему лицу и невольно ухватил себя за волосы. Он не мог поднять взгляд на Штадена.
– Но я всё решил, – добавил Генрих, – и ежели ты…
– Закрой пасть! – глухо перебил его Фёдор. – Царь велел уже взыскать с виновников, и…
– Тео! – перебил Штаден.
Басманов насилу посмотрел на рану и тут же отвёл взгляд.
– Только не сейчас, – замотал головой Басманов. – Слишком опасно. Иоанн бдит как никогда прежде. По всем границам рыщут, пуще прежнего во сто крат.
Генрих глубоко вздохнул, протирая лицо, до сих пор снедаемое страшной агонией.
– Не вздумай дурить. Прошу, – взмолился Басманов. – Я помогу тебе.
Генрих отбросил тряпьё, подошёл к Фёдору, и они крепко обнялись с неведомой доселе пылкостью и духом.
Морозов брёл с Малютой, поглядывая сквозь арки на тонкие полосы горького дыма, восходящие с Новгорода. Скуратов остановился да тоже поглядел – кому ж не годно глядеть на старания свои.
– Свершилось, – усмехнулся Морозов, осеняя себя крестным знамением.
Малюта последовал тому примеру да всяко справился:
– Об чём ты?
Морозов кивнул на догорающий город.
– Боле нету врагам нашим никакого крову, – довольно молвил опричник.
– Будто бы врагов под нашим кровом нету, – пожал плечами Малюта.
Морозов чуть свёл брови да вопросительно мотнул головой. Григорий молчал, и Мороз сам смекнул.
– Тебе всё щенок этот покою не даёт? – молвил тот, поглаживая бороду.
Скуратов лишь пожал плечами да отмахнулся. Морозов похлопал Малюту по плечу:
– Не тебе одному, Гриш, не тебе одному.
Фёдор явился в свои покои да не мог остаться наедине со своими тяжкими мыслями – в опочивальне прибирались холопы. Опричник решил не прогонять их – всяко же работа должна быть исполнена. Он опустился в кресло, приставленное за стол, и уж было велено нести трапезу боярину в покои.
Всё казалось далёким и блёклым. Никакая холопская возня не отвлекала Фёдора от его мыслей. Он нахмурился, воистину озадачившись, искусал губы в кровь, перебирая в голове все свои домыслы.
«Старицкие мрази! И бежать не сбежали, а только шуму подняли! Нынче у границ и мышь не проскочит… Поделом им, поделом, пущай гниют в сырой земле – пущай уж на той стороне токмо увидится Евдокия со своим поганым братцем Курбским – чай, недолго ждать! Эх, ведь Андрей сам-то сбежал каким-то чудом, надобно было ему тогда сестру свою и прихватить, и дело с концом…»
Мысли Фёдора были прерваны, быть может, даже слишком резко – он вздрогнул от стука, с коим холоп опустил поднос на стол. Опричник малость растерялся и не успел собраться с мыслями, как один звук пронзил его резким, даже пугающим откровением. То было журчание воды – пришлый крестьянин наполнил чашу. Фёдор сорвался с места и метнулся прочь из своих покоев.
Басманов, запыхавшись, переступил порог церкви. Он взбежал по колокольне, и холодный воздух драл его горло. На колокольне он встретил Иоанна. Владыка глядел на город, гибнущий, согласно его воле. Фёдор сглотнул, переведя дыхание, и отдал поклон государю.
– Вели мне молвить, царе, – произнёс опричник.