– Я мигом, – молвил Фёдор, заходя в главный храм через пробитую дверь.
Каждый шаг опричника вторил гулким эхом. Роспись со стен облупилась и сошла, святые образа давно поблёкли. Иконостас, изъеденный временем – али погромленный, да чуть ли не батюшкой самого Фёдора, валялся россыпью щепок на холодном каменном полу. Уцелевшие образа потемнели, и едва можно было рассмотреть величественных архангелов. Фёдор огляделся вокруг, потирая руки от холода.
Он прошёл до алтаря. Двери были кощунственно отворены, явя каждому пришлому, что нынче никакой святой дух не снизойдёт во евхаристии. Он усмехнулся да мотнул головой, и уж было собрался уйти ни с чем, и всё же замер на месте. Фёдор оглядел свои руки, пущай, что уже давно не носит ни колец, ни серёг. С досадой Басманов цокнул, не имея при себе украшений.
Вдруг он опустился на колено и вынул из сапога нож. То было сподручное оружие, кое Фёдор часто носил с собой, и боле было дорого как память, нежели как драгоценность. И всяко что есть, то есть. Басманов подошёл к алтарю и оставил нож.
– Залог, – тихо сказал он сам себе и спешно покинул храм.
Вяземский предстал перед царём и отдал низкий поклон.
– Благодарю за милость твою, – произнёс князь.
– У тебя, мой добрый Афоня, и без этого забот хватает, – заметил Иоанн, медленно ступая прочь от трона.
Царь завёл руки за спину, и взгляд его слепо уставлен был куда-то далеко, точно глядел сквозь стены. Афанасий поджал губы и всё же собрался с духом.
– И всё же пришёл просить о большей милости, и не за себя, – произнёс князь.
Царь остановился, уставив взор в окно. Не оборачиваясь на опричника, Иоанн чуть ухмыльнулся.
– За кого же? – вопрошал владыка, покручивая кольцо на пальце.
– У Фёдора Алексеича забот не меньше моего, – со смиренной покорностью молвил Вяземский, вновь отдавши поклон.
Иоанн круто обернулся и взглянул на Афанасия.
– То дело нелёгкое, притом для любого из братии, – произнёс Вяземский, выдерживая на себе царский взор.
– Для любого, говоришь? – с усмешкой повторил Иоанн и обернулся обратно к окну. – Стало быть, лишь на Фёдора Алексеича вся моя надежда.
– И всё же, добрый государь… – начал князь, но был прерван.
– Ты говоришь, что я не могу верить ему? – вопрошал Иоанн.
– Я не… – резкий удар посоха оземь пресёк на полуслове.
– Говоришь, предаст? – вопрошал владыка.
– Нет, – чётко ответил князь. – Доподлинно уж знаю, сколь Фёдор предан тебе. Душой и телом. И безо всяких раздумий отдаст за имя твоё жи…
Иоанн наотмашь ударил князя по лицу.
– Значит, так тому и быть, – сквозь зубы процедил владыка и, окинув Вяземского напоследок взглядом с яростью и презрением, жестом прогнал князя прочь, а сам воротился на трон.
Глубокий хриплый выдох мучительно сошёл с его уст. Бросив короткое глухое проклятье, Иоанн уже видел, как воздух вокруг него дрожит, будто бы от жара. Стоило владыке приподнять очи, как осточертевший призрак насмешливо взирал на него.
Фёдор, развеявшись на свежем ядрёном воздухе, с горькой досадой воротился в гиблый Новгород. Издыхающие улицы, заваленные гнилью и сором, пропахли смертью и гарью насквозь. От омерзительного смрада не было никакого спасения. И без того гнусное настроение Басманова окончательно испортилось, едва он заметил Малюту подле своих покоев.
– Григорий Лукьяныч, – Фёдор совладал с собой и отдал поклон.
– Вести прескверные, Федюш, – молвил Малюта, положа руку на сердце.
Басманов свёл брови и сглотнул.
– От Андрюши гонец прибыл, – продолжил Григорий.
Фёдор отшагнул и громко сглотнул, кивнул пару раз и отвёл взгляд.
– Видать, бедняга обезумел от боли. Он не признаёт никого, – продолжил Малюта, видя, как Фёдор прикусывает губу, не ведая, куда и податься. – Бросается без разбору, и пущай, что едва на ногах стоит. Девка евонная что-то напортачила, покуда прижигала рану – как бы живьём не загнил…
– Полно! – отрезал Фёдор, подняв руку пред собой.
Басманов стремительно обошёл Малюту, ступая к себе, и Скуратов усмехнулся, лишь когда дверь за тем громко затворилась. Оставшись у себя, Фёдор глубоко выдохнул, проведя рукой по лицу. Встряхнув плечами, он согнал весь напускной страх.
«От же, складывает как, поганец», – с доброй улыбкой усмехнулся Фёдор.
Мутное небо простиралось за окном, и счёт времени вёлся с особым трудом. И всяко Басманов разумел, что у него есть пара часов перевести дух. Многое, многое терзало мысли его. По привычке он проверил нож и даже малость испугался, но вскоре припомнил, где оставил его. Фёдор усмехнулся своей рассеянности и принял то непременным знаком, что надо отдохнуть.
Фёдор спешился и потянулся, разминая плечи. Гнетущий воздух полнился трупным ядом, и нечем было дышать. Никак не мог Басманов свыкнуться с сим гнусным удушьем от зловонья. Малюта ехал верхом, мельком поглядывая на Басманова. Опричники не обмолвились ни словом, уж наверняка ведая, что доброй беседы не выйдет, а уж зла и без того премного вокруг творилось.