Гойда

– Но ежели я не могу сберечь своего слугу – гнить мне в одной яме со всеми убиенными моей волей, – со злобным оскалом продолжил Иоанн. – В чём толк мой, ежели добрые слуги вверяют в руцы мои и сердце, и душу, и телеса свои, а нету силы мне, чтобы оберечь их? Какая вера мне? Весь грех ваш на мне. И все смерти слуг моих на мне.

– Молю, полно, – опустив взгляд, тихо молвил Фёдор.

Слабый голос его дрожал. Иоанн смолк, видя, как тяжко сделалось опричнику от его слов.

– И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим, – тихо прошептал царь, осеняя себя крестным знамением, и когда государь опустил взор на Басманова, то плечи опричника прерывисто дрожали.

* * *

Фёдор осторожно ступал, выставив руку вперёд. Тот жест помогал ему идти вслепую. Мягкий шёлк ласково прильнул повязкой, скрывая очи от всякого света. Слабым перезвоном отзывались золотые монеты под ногами. Басманов ощутил, как руки Иоанна взяли его, и владыка вёл его за собой по сокровищнице.

– Не отпускай рук моих, – раздался тихий, спокойный голос царя.

Фёдор часто закивал, осторожно ступая мелкими шагами.

– Что бы ни случилось, – молвил владыка.

Фёдор послушно следовал за ним, как вдруг ощутил, что пол сделался иным – чаще ноги натыкались на неровности, и чем дальше, тем хуже делалось. Наконец опричник едва ли не споткнулся, и не так боялся он рухнуть наземь, как отпустить руку своего царя. Фёдор пуще прежнего взялся, и холодное дыхание щекотно коснулось его спины. Басманов повёл головой, слыша, будто бы отворилась тяжёлая дверь. Сердце тревожно забилось.

– Не отпускай рук моих, – молвил голос, и Фёдор ощутил ногой, что восходит на какую-то ступень али ещё что.

– Нет… – прошептал Фёдор, и пальцы его лихорадочно впились в руку владыки.

Опора, на которой он стоял, едва-едва покачивалась. По шее что-то скользнуло. Фёдор сдерживал дрожь, которая охватывала его тело. Давно забытый страх подползал к самому сердцу. Резкий удар выбил опору, Фёдор грохнулся на холодный каменный пол. Он зажал себе рот кулаком и, прижимаясь спиной к холодной стене, насилу сдерживал крик.

Фёдор зажмурился, боясь поднять лишнего шуму. Он не ведал, как долго переводил дух. Фёдор сглотнул и провёл рукой по лицу. Боле сей нощью опричник не воротился ко сну.

* * *

Тишь нарушало лишь одинокое завывание вольного ветра, что скулил волком-отшельником вдоль замёрзших болот. Генрих покосился на Фёдора, но Басманов сам не ведал, что и молвить, глядя на покачивающегося висельника на воротах. Два чёрных ворона выедали жутко пустующие глазницы.

– Условный знак, – Фёдор не то молвил, не то вопрошал сам у себя.

– Тео, – молвил Генрих с тяжёлым вздохом.

Басманов поджал губы и взглянул на друга.

– Я немало скитался по свету. Как-нибудь прорвусь, – молвил Генрих.

Басманов мотнул головой.

– Во всём свете лишь один ушлый бес проведёт тебя, – вздохнул Фёдор, крепче сжимая поводья.

– А ежели царь прознает, что ты в этом замешан? – вопрошал немец.

– Не прознает, – упрямо ответил Басманов.

– Ежели прознает, Тео? – настаивал Генрих.

Фёдор пожал плечами.

– Будь что будет, – ответил Басманов, осеняя себя крестным знамением. – Нынче другая забота – договориться со старым знакомцем.

– Скверный нрав у князя, говоришь? – вздохнул Генрих.

Фёдор тихо присвистнул себе под нос. Они оставили лошадей у ворот. Генрих помог спешиться Алёне, которая поехала с ними. Фёдор погладил Данку по морде и тихо заверил, что всё славно и со всем управится. Старые неподатливые ворота храма неохотно и лениво отворились, скрипя старыми петлями. Фёдор, Генрих и Алёна оказались в заброшенном соборе и предстали пред алтарём.

На ступенях сидела здоровая фигура Луговского. Подол его тяжёлой шубы раскинулся подле него. Князь радушно улыбнулся, чуть поведя головой набок, и приветливо помахал ножом, который Фёдор оставил залогом.

– Как же я скучал, голубчик мой ненаглядный, – с улыбкой в голосе произнёс Михаил, вставая во весь свой богатырский рост.

– Ежели так, чего не наведался? От всё ждали-ждали тебя, княже, на пирах наших, а всё нет и нет, – молвил Фёдор с поклоном. – От решили и сами навестить.

Луговский широко улыбнулся, в очаровании глядя на Басманова. Чуть прищурившись, Михаил метнул нож в то промёрзшее дерево, оставшееся от иконостаса. Лезвие круто вошло.

– Это Генрих Штаден, – молвил Фёдор, представляя немца.

– Штаден? – Князь почесал щёку, оглядев Генриха с головы до ног, да кивнул пару раз. – Наслышан, наслышан, голубчик. Право, думал, ты малость покрупнее. Но ничего, ничего.

– Я тоже наслышан о тебе, княже. Думал, ты не столь приметный, – ответил Генрих, пожав плечами.

Луговский с удовольствием усмехнулся. Украдкой поглядел на Фёдора, затем вновь на немца.

– Скажи-ка, голубчик, – обратился Михаил к немцу, – а ты тоже, поди, ничем не захворал?

Генрих пожал плечами.

– Да пёс его знает, – ответил Штаден.

Михаил усмехнулся, не сводя своего взгляда с немца. Холодный взгляд князя застыл, и вместе с тем будто бы стихло всё.

– Ты можешь перевезти его с женой через границу? – вопрошал Басманов, не выдержав ставшего затишья.