Альвио постоянно уверял Прасфору – даже если животное упомянуто только в легендах, даже если сейчас о нем никто не помнит, даже если оно кажется чересчур фантастическим, значит оно обязательно существовало в действительности, ведь ни одна сказка не появляется на пустом месте. Сознание – драконолог был уверен – на такие фокусы неспособно. Ему обязательно нужен костыль, этакая точка отсчета, образ для подражания, из которого потом может родиться все что угодно – но из пустоты не появится ничего, ведь она, как ни странно, и есть это самое ничего. Магия, говорил Альиво, это уже что-то, а не пустота – поэтому от нее работают механизмы, поэтому можно зажечь магический огонек или, нализавшись Магической Карамели, натворить других дел. Но пустота, даже в рамках воображения, по природе своей не может стать кирпичиком – если только для еще большей пустоты.
Обычно аргументы Альвио разбивались о цельнометаллический контраргумент: от грифонов не осталось
Но, надо признать, с грифонами пейзаж выглядел романтичней.
На тетрадку капнул дождь. Прасфора подняла глаза к небу, на набежавшие тучи – и тут сверху словно вылили ведро с лишней водой.
Ливень рухнул так же стремительно и неожиданно, как падает банка печенья с антресоли в три часа ночи после проделок проголодавшегося ребенка, которому поесть больше ничего не нашлось.
Гром наконец-то догнал молнию. Теперь каждая белая вспышка сопровождалась рокотом, таким сильным, что в ушах звенело.
– Ох нет, – Прасфора на бегу убирала тетрадку Альвио обратно. – Ну вот надо ж именно сейчас…. Где он был, когда горел вагон?
Дождь хлестал так, словно небо стало морем, разом упавшем вниз со всеми камнями, водорослями и рыбами – Попадамс не удивилась бы, если в следующее мгновение ей на голову свалилась бы морская звезда. Звезды на небе, спрятанные за тучами, казалось, тоже смывает.
Девушка бежала по горной тропе, поскальзываясь – дорогу слишком быстро размыло, и каждый поворот мог окончиться неуклюжим падением. Сюда Прасфора дошла за несколько минут, но на обратном пути дорога оказалась бесконечной – впереди, через дождевую ширму уже еле-еле пробивался желтый свет магических фонарей.
Гром подгонял. Молнии приобрели форму острых стрел с блестящими свинцовыми наконечниками. Гроза бушевала прямо над горным Хмельхольмом.
Прасфора выбежала на вокзал – в отличие от домашнего, перрон здесь не был прикрыт навесом, а потому дождь громогласно разбивался о камень, шипя на рельсах. Поезда не было видно, хотя маленькая часть мозга, напоминающая о забытых, но чертовски важных вещах, орала во всю глотку.
На перроне, как привязанная к будке бешеная собака, носился всего один человек, слегка покачиваясь.
– Либо сумасшедший, – подумала Прасфора, прикрывая голову сразу двумя сумками, – либо кто-то из рабочих.
Гром чуть не пробил небо насквозь.
– Эй! – крикнула девушка набегу. – Простите, но когда обратный поезд?
Мужчин, заляпанный сажей, обернулся. Встал, но все равно покачивался.
– Обратный поезд? В такую грозу?
– Ну да…
– Никакого обратного поезда не… нэ… не будет, – пожал он плечами, ни то зевнув, ни то икнув. Потом взглянул на большие вокзальные часы, но, судя по выражению лица и прищуру глаз, ничего не разобрал, – по крайней мере, до утр-э-а.
– Вы сейчас серьезно? – не могла поверить Прасфора.
– В такую погоду и шутить-то не… нэ… не хочется, – он смерил девушку изучающий взглядом.
– Но как же…
Девушка не закончила – все равно, словами делу не поможешь. Прасфора постоянно искала любые возможные решения проблем, которые не давали ей двигаться вперед, и останавливалась только когда стены-препятствия оказывались непробиваемыми. Да и то возвращалась, как только находила очередной способ двигаться дальше. Жизнь, воистину, в движении – в движении против течения постоянных проблем и загвоздок.
Попадамс знала: как на каждого зверя однажды найдется капкан, так и на каждую проблему – решение.
Девушка посмотрела на огромные ворота, ведущие внутрь горы. Золотистые барельефы-грифоны мерцали в свете фонарей даже через стену дождя.
Снова гром – будто сами горы зарычали. Прасфора с детства не боялась грозы, тем более так, как боялась кухни, но даже ей стало не по себе.
Мужчина никуда не ушел. Наоборот, подошел ближе, прищурился и сказал:
– Но… – о, это спасительное слово, вечно соединяющие обрывки безысходного и великолепного. Ну, не всегда, потому что вторая часть фразы вышла совсем уж не той, которую девушка ожидала. – Всегда можно провести время намного лучше… э…
– Ну все, – про себя вздохнула Прасфора. – Начинается.