Големикон

Мужчина вытянул руки вперед, намереваясь схватить девушку, но та просто очень вовремя увернулась – разнос еды по столикам в кабаке оказался очень хорошей тренировкой, особенно, когда все гости опрокинули по кружке-другой теплого пива, и уже не очень-то отдавали отчета в своих действиях. Зато, связавшись с Прасфорой, моментально трезвели и сами на утро извинялись.

Она, к слову, постоянно ругала себя за это. Впрочем, ничего удивительного.

Вот и сейчас девушка подготовилась к встречной атаке – адреналин заглушил металлические комплексы. Кувшина, или чего-нибудь тяжелого, под рукой весьма не хватало.

– Ладно, – пронеслось в голове Попадамс. – Обойдемся и без этого.

Чего она не могла ожидать, так это второго человека, схватившего его сзади. Все это время он, похоже, терялся за пеленой дождя, в тенях – и, видимо, тоже был весьма пьян.

– А ты не-э-е дергайся, – он сжал Прасфору сильнее. – Будет легче.

Мужчина перед ней улыбнулся и снова потянул руки ясно к чему.

Вот теперь, поняла девушка, пришло время паниковать – впрочем, паниковала она всегда тоже по-особенному: резко концентрировалась, а нервничать и рефлексировать начинала потом, когда опасность осталось позади, зато с удвоенной силой.

Нет, кувшин точно не помешал бы.

И тут помог гром. Раскат – белоснежная вспышка ударили по пьяным головам кувалдой. Всего на мгновение, но его было достаточно.

Прасфора резко отклонилась назад, позволив себя потерять равновесие, будто падая в обморок. Державший ее мужчина не устоял на скользком перроне, ослабил хватку и грохнулся.

Прасфора рванула прочь, хлюпая ногами по лужам и грязи, пытаясь не выронить сумки.

Попадамс внезапно посетила очередная пьяным мастером установленная предустановка в голове: «Фигура у меня и так не ахти, а сейчас я вдобавок мокрая, грязная, и буду выглядеть еще хуже, да и вообще…»

– Вставай! Вставай и бегом! – голос и грузные мужские шаги мигом заставили девушку отрезветь. Она ускорилась. Бежала, поскальзываясь, чуть не навернулась несколько раз. Сумки, скрипя душой, пришлось бросить по дороге. Лишний балласт замедлял.

– Ну что же, – подумала Прасфора, по привычке зажмурившись. – Видимо, поездка немного затягивается. Ладно, ищем светлые моменты —когда еще получится побыть внутри горного Хмельхольма…

Она случайно нащупала записку дяди в кармане свитера. Мысли утяжелили движение, стали отвлекать…

Через стену дождя девушка бежала к воротам. Гром бил в барабаны.

Господин Фюззель ложился поздно, обычно сидел до последнего, занимая себя в основном мыслями, не важными, а просто приходящими и уходящими – ему хотелось верить, что спать не дает умственная деятельность, эта видимость хоть какой-то занятости, но то была скорее псевдоумственная деятельность ни о том, ни о сем.

Вот и сейчас Фюззель не спал.

На рабочем столе, закиданным чем попало – тоже напыщенная иллюзия занятости и бурной деятельности, – ядовито-зеленым горела магическая лампа. Свет этот вырывался из окна второго этажа и отравленными парами несся на улицу, в ночь, прочь со второго этажа таверны «Рваные крылья дракона». Господин Фюззель неудобно ерзал в кресле, как белка, случайно забравшаяся не в дупло, а в мышиную норку или, того хуже, в осиное гнездо. Хозяин заведения сверлил ночь – здесь без единой капельки дождя – слегка отрешенным взглядом. На утро, как обычно, Фюззель будет ныть, что не выспался.

Ему успели сообщить, что вагон горел, что его оперативно потушили, обошлось без жертв – и Фюззель злился. Он ставил на то, что в пламени погибнет Прасфора, это был бы идеальный вариант. На крайний случай – кто-то из пассажиров, тогда можно будет обвинить девушку либо в халатности, либо в самом поджоге. Но не вышло ничего, получилась пустая трата ресурсов и нервов, так что мысль эта улетучивалась, становясь бестелесным, прозрачным призраком.

Сейчас же он грезил о своей империи.

Так происходило каждую ночь. Фюззель садился и думал, представлял, как его «Рваные крылья дракона» разрастаются по Хмельхольму, постепенно поглощая все остальные кабаки и таверны – самое главное, конечно, «Ноги из глины». В гробу он видел это паршивое заведение, притом желательно в чужом. Хотя, все прекрасное в глазах Фюззеля становилось отвратительным и, как предполагали другие горожане, все отвратительное – прекрасным.

Страшно было подумать, каким он мнил себя – и каким видел в отражении.

В ядовитом зеленом свечении и полной тишине перед глазами уже красочным парадом мерцал победный марш его таверны, триумф «Рваных крыльев дракона» – такое кино крутилось в голове каждую ночь, но только никак не становилось реальностью. Фюззель не был дураком и не задавался вопросом, а почему же так происходит? Почему победа не летит к нему в руки, не происходит сама собой, по взмаху руки? Хозяин заведения знал, что для достижения цели нужно предпринимать действия. Как бы ему не хотелось, мысли упорно не желали оказываться материальными.

А вот действовать Фюззель не любил – он предпочитал, когда это делали остальные.