Големикон

– Ага, конечно.

Тут она разогналась, совершая финишный рывок. Остановилась лишь у ворот, потому что мужчины больше не преследовали ее. Только стояли там, в начале коридора, и нервно подергивали ногами.

– Стой, ты-ты чего… не надо!

Прасфора не ответила. Интерес лишь вырос, а Попадамс была не из тех, кто остановится перед чем-то, будоражащим воображение. Да и, говоря откровенно, просто остановится – перед чем бы то ни было.

Девушка надавила на одну створку – та даже не скрипнула, поддалась очень мягко – и вошла, прикрыв ворота.

– Дура-э-а! Стой! – только и услышала она вслед.

Внутри было темно. Первое, что весьма обоснованно приходит на ум в таких ситуациях – включить свет.

Девушка щелкнула пальцами. Загорелись желтые лампы. Прасфора огляделась – и обомлела. А потом так вовсе побелела.

Здесь лежали мертвые големы.

Поломанные, с отколотыми руками, ногами, трещинами во весь корпус, с раскрошенными рубинами в головах и телах – все они лежали здесь, никогда не жившие по-настоящему, но все-таки мертвые.

Прасфоре поплохело – все равно, что войти в склеп вместо цветочного магазинчика.

– Нестабильность меня дери, – даже не заметив, прошептала Попадамс вслух. – Из огня да в полымя…

Девушка ожидала, что сейчас ее ударит настоящий, первобытный ужас, квинтэссенция того, что люди испытывали во время рассказов о кладбище големов, но ничего такого не происходило. Вместо этого Прасфора почувствовало совершенно иное. Огромный зал, уходящий далеко-далеко, пропитался густым, неразбавленным ожиданием – словно каждым фрагментом, каждым камнем и кусочком поломанной глины это место ждало чего-то, дремля до поры, до времени. Попадамс, поддавшись этому сгустку ощущения, даже поймала себя на мысли, что сама стала ожидать. Только вот чего – непонятно.

Но пространство, на секунду словно застывшее от переизбытка эмоций, лопнуло – проткнули его иголки-голоса.

Прасфора догадалась, что лучше бы ей спрятаться и, закопошившись, нашла себе место за грудой големов, притаившись там.

Голоса и шаги становились громче…

– И ты вернулся, – расслышала девушка глубокий бас. – После того, как решил оставить все это гореть синим пламенем?

– Я столько лет проработал с големами, но это… эта идея не лезла ни в какие ворота. Да и то, что мы устроили тогда, – говорил совершенно точно Хюгге, но без задора, меланхолично.

– А теперь ты наконец-то передумал? – Прасфора никак не могла понять, кому принадлежит второй голос. Тот вдруг произнес, отвлекаясь от темы: – Они опять забыли погасить свет…

Девушка прижалась к холодной стенке еще сильнее.

– Нет, – признался Попадамс, – мне просто стало интересно. И я пришел посмотреть…

– Когда все уже почти готово? Приди ты хотя бы на день раньше, можно было бы обойтись без лишних жертв, пусть они того и заслужили. Ты всегда мыслил правильно – смотреть надо на результат, а не на процесс.

Голоса стали совсем громкими – и тогда Прасфора увидела.

Кэйзер пошевелил механическими пальцами, будто растирая нечто в руке. Холодный, как скала – собственно, как обычно, – он даже и не смотрел на Хюгге.

– А я ведь предлагал тебе вещи, от которых не отказываются. Нужно было просто принять мою идею, и все тут.

– Я принял ее, Кэйзер – и жалею до сих пор. Они мне снятся… – обычно лучезарное лицо Попадамса поблекло, словно из солнечного диска вытянули всю краску, превратив из бессовестно-желтого в понуро-серый.

– Да, это было ошибкой, и ты прекрасно знаешь, что я умею их признавать. Но любая ошибка – это опыт, а любой опыт – шаг вперед, чуть ближе к задуманному. И сейчас я стою так близко именно благодаря той ошибке.

Они промолчали, продолжая шагать – мэр внимательно всматривался в поломанных големов. Пройдя часть кладбища и вновь оказавшись вне поле видимости Прасфоры, но вполне в поле слышимости, они наконец остановились около одного голема – такого же поломанного, да вот только…

Трещины были залатаны металлическими пластинами, а на месте отломанной руки находился бронзовый механический протез, такой же, как у Кэйзера – сам по себе протез казался куда мощнее всего остального голема.

Хюгге смотрел испуганно, но восхищенно.

– Твой дедушка… – нарушил тишину Попадамс.

– Не говори мне про него, – нахмурился мэр, сжимая механическую руку. – Вы все всегда говорите про него, про великого Анимуса! Он словно бы заслоняет меня, понимаешь? Падает такой густой тенью прошлого, что все забывают – я это я, а не внук Анимуса.

Кэйзер смолк.

– Все это, – продолжил он, обведя руками зал, – я делаю из-за него, ни больше, ни меньше.

– Но зачем?

– Потому что это единственный способ показать, что я – не его отражение и чего-то тоже стою сам по себе.

– Все это прекрасно знают, – пожал плечами Хюгге.

– Но никто не хочет принимать, – мэр потер сморщенный лоб. – Словно бы не замечает специально. Знаешь, я думал, что, когда стану мэром, центр тяжести – внимания – наконец-то переключится на меня. Я думал, что эта та пружина, которая просто даст людям увидеть, что я могу не меньше деда Анимуса. Но оказалось… это лишь прибавило мне инструментария.