Голод

Через несколько долгих минут Голод ударяет коня в бока, и тот пускается рысью через мост. Люди бросают цветы на дорогу, усыпая ее яркими лепестками.

Медленно-медленно он движется ко мне – все ближе и ближе.

Сердце гулко стучит.

И вот он проезжает мимо – великолепный, как бог. Волосы цвета расплавленной карамели, загорелая кожа всего лишь на тон или два светлее. Острый точеный подбородок, высокий лоб, резко выдающиеся скулы, надменный изгиб губ. Но сильнее всего поражают его глаза цвета зеленого мха. Дьявольские глаза.

Он широкоплеч, и бронзовые доспехи, украшенные спиралевидными цветочными узорами, плотно облегают его мощный торс.

Вблизи его красота потрясает меня до глубины души.

Он гораздо, гораздо более потусторонний, чем я запомнила.

Как ни привлекательны черты лица Голода, как ни взволнована я, однако в душе у меня начинают пробиваться первые росточки настоящего страха.

Нужно было уходить со всеми остальными. Черт бы с ней, со встречей.

Голод проезжает мимо меня, не заметив. Его взгляд прикован к улице, лежащей перед ним. Меня окатывает волной облегчения, а следом, как ни странно, разочарования.

Я смотрю вслед ему и его коню, пока весь город ликует, делая вид, что конец света еще не настал, хотя это очевидный обман.

Я смотрю вслед, пока он не скрывается из виду.

Элоа берет меня за руку.

– Пора, Ана.

Глава 2

Задолго до того, как Голод и его черный конь ступили на улицы Лагуны, мы знали, что он придет. Он не мог не прийти.

За несколько недель до его появления десятки – а затем и сотни, и тысячи – людей проходили по большой дороге через наш город. Женщины, с которыми я работала в «Раскрашенном ангеле», шутили, что после притока новых клиентов еще несколько недель ходили с ногами колесом. Такое было время.

Но потом кое-кто из этих пришельцев начал кое-что рассказывать. О засыхающем на лозах винограде, о странных растениях, способных раздавить взрослого мужчину, и еще о том, что сам воздух словно бы стал другим.

– Бред несут, ублюдки хреновы, – бормотала Изабель, одна из моих ближайших подруг, слыша эти россказни.

Но я знала, что она неправа.

А потом Голод прислал в наш город гонца с требованиями. Всадник хотел бочки рома. Кувшины с маслом. Одежду, золото, еду и великолепный дом, чтобы в нем поселиться.

Мне, вообще-то, даже знать об этом не полагалось. Я и не узнала бы, наверное, если бы Антонио Оливейра, мэр города, не был моим постоянным клиентом.

Мы с Элоа идем молча. Я не могу сказать точно, что у нее в голове, но чем ближе мы подходим к дому мэра – дому, в котором будет жить Голод во время своего визита, – тем тяжелее оседает во мне тревога.

Мне бы сейчас собирать вещи и бежать – то, что я заставила пообещать своих подруг в борделе.

Элоа наконец нарушает молчание. Откашливается.

– Вот не думала, что он окажется таким…

– …ебабельным? – договариваю я за нее.

– Я хотела сказать – откормленным, – сухо отвечает она, – но ебабельный тоже годится.

Я поднимаю брови.

– А ты рассчитывала подложить меня под какой-нибудь тощий мешок с костями? – говорю я. – Обидно как-то.

Она элегантно фыркает. Все, что она делает, она делает элегантно и женственно, так, чтобы привлекать мужчин, хотя сейчас она уже редко сама спит с клиентами. Это она оставляет для других своих девушек.

Таких, как я.

– С Жуаном же ты трахалась, – напоминает Элоа, – а такого скелета я в жизни не видела.

В голове всплывает непрошеное воспоминание об этом старике. Это и правда был мешок с костями, и приборчик у него уже практически не работал.

– Да, но он мне целую неделю каждый день присылал цветы и говорил, что я выгляжу как богиня, – отвечаю я. Другим-то клиентам чаще всего плевать на мои чувства. – За одно это я готова была с ним трахаться хоть до скончания веков.

Элоа шлепает меня по руке, подавляя усмешку.

– Ой, только не делай вид, будто, если бы этот мужчина бросил тебе хоть цент, ты бы его не заглотила, – говорю я.

– Заглотила бы, конечно. Упокой, Господи, его душу.

При упоминании Господа я трезвею. Нервно сжимаю пальцы, хрустнув костяшками.

Все обойдется. У Голода нет к тебе ненависти. Может быть, это сработает.

Это сработает.

Дальше мы идем в молчании. Петляем по извилистым улочкам Лагуны, среди покосившихся домов и потускневших витрин магазинов, тоже чаще всего обшарпанных, с облупившейся штукатуркой.

Другие горожане идут в ту же сторону, многие несут подношения.

Я даже не предполагала, что так много людей знают, где остановился всадник…

Если, конечно, все они направляются к нему. Туда же, куда и мы. А я-то надеялась, что мне достаточно будет появиться на пороге Жнеца, чтобы привлечь его внимание.

Наконец, дряхлые, обветшалые дома и разбитые бетонные улицы Лагуны заканчиваются. За ними пустырь, за пустырем вдалеке возвышается холм, а на нем стоит дом мэра, из которого открывается вид на город.