Голод

Я смотрю, смотрю, смотрю, не отрываясь. Мой острый как бритва язык отказывается мне служить.

Пока мы с Элоа молчим, взгляд Голода буравит меня насквозь. Дойдя до глаз, он останавливается ненадолго, но видно, что всадник меня не узнает.

Не узнает.

Вся вина, весь стыд, все то, что я держала в себе годами… а он меня даже не вспомнил.

Я стараюсь не выдать горького разочарования. За пять лет работы на Элоа я ни разу не упомянула, что уже встречалась со Жнецом. Я согласилась на этот ее нелепый план только потому, что у меня с этим всадником осталось кое-что незаконченное.

К сожалению, финал зависит от того, вспомнит ли меня всадник.

Элоа делает шаг вперед.

– Я пришла к тебе с подарком, – вкрадчиво произносит мадам.

Всадник смотрит куда-то между нами, на лице у него выражение скуки.

– И где же он? У тебя в руках ничего нет.

Элоа смотрит на меня – знак, что я должна что-то сказать. Обычно я достаточно уверена в себе, а когда смелости недостает, выезжаю на притворстве. Но сейчас мне хочется только одного: провалиться сквозь землю.

Ты меня не помнишь? – едва не вырывается у меня.

Мы с ним – словно неоконченный разговор, висящий в воздухе.

– Подарок – это я, – говорю я вместо этого, возвращаясь к плану Б.

– Ты? – Он приподнимает брови, кривя рот в насмешливой улыбке. Его взгляд снова скользит по мне. – И что же мне прикажешь с тобой делать?

– Может быть, я сумею отогреть твое ледяное сердце.

Ну вот, острый язык все-таки дал о себе знать.

Теперь Жнец, кажется, почти заинтригован. Он берет косу в руку и встает.

Голод подходит ко мне. Каблуки его сапог щелкают по полу.

– Что там хоть под этой краской? – говорит он, подойдя вплотную. – Корова? Свинья?

Щеки у меня вспыхивают. Давно уже меня не бросало в жар от унижения. Только теперь я замечаю, сколько людей в этой комнате: не только Голод и Элоа, но еще и полдюжины стражников, – и все они это наблюдают.

Всадник усмехается.

– Думала, мне нужно твое тело? Да?

Голос у него жестокий.

Да. Именно так.

– Жалкое создание, – продолжает Голод, пристально разглядывая меня. – Ты что, ничего не слышала обо мне? Мне ни к чему твоя гнилая плоть. – Сверкнув глазами, он переводит взгляд с меня на Элоа. – Для вас обеих было бы лучше, если бы вы не пытались привлечь мое внимание.

Я чувствую перемену атмосферы в комнате и вспоминаю, как уволокли за дом семью мэра меньше часа назад. И теперь я вдруг с тревогой замечаю: подношения-то все здесь, сложены в ряд у ближайшей стены, а вот людей, которые их принесли, нигде не видно.

Мы ступили в опасные воды.

Стоящая рядом Элоа сохраняет невозмутимый вид.

– Ты когда-нибудь спал со смертной? – спрашивает она. Эта женщина ни в каких обстоятельствах не теряет деловой хватки.

Голод переводит взгляд на нее и лукаво улыбается – так, словно впервые за этот день что-то доставило ему удовольствие. Однако глаза у него холодные – таких холодных глаз я еще никогда не видела. Похоже, секс – последнее, что его занимает.

– А если и нет, так что? Ты что же, всерьез думаешь, что если я вдуну этому мешку плоти разок-другой, это что-то изменит?

Я поднимаю брови. Я привыкла к вульгарным, унизительным репликам. Но не привыкла к… Не знаю даже, как назвать такое оскорбление.

Мешок плоти? Уж лучше бы сучкой назвал. Я же знаю, что хороша собой.

– Видно, что ты никогда не пробовал ни одну из моих женщин, – говорит Элоа, продолжая цепляться за свой абсурдный план.

– Твоих женщин?

Голод вновь переводит взгляд на меня. Стиснув зубы, я выдерживаю его взгляд.

Узнает ли он меня? Знает ли?..

Его пугающие зеленые глаза внимательно разглядывают меня, пронзая насквозь. В них не мелькает ни искры узнавания. Если он и помнит меня, то никак этого не показывает.

– Как это, должно быть, ужасно, – говорит Голод, – когда тобой владеют и пользуются как собственностью.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что он ошибается, послать его подальше, сказать, что если бы я только могла остаться с ним наедине на минутку, то могла бы пробудить его память. Может, тогда мы сможем закончить это старое дело между нами. И ненависть, и надежды, связанные с ним, живут во мне уже очень давно.

На какой-то миг всадник колеблется. Кажется, он почти уловил что-то. Но затем его лицо становится жестким.

Глаза Голода устремляются куда-то поверх наших голов. Он свистит и делает жест людям, стоящим поблизости.

– Избавьтесь от них так же, как от остальных.

Мы совершили ошибку.

Это становится ясно, когда люди Голода грубо хватают нас с Элоа и тащат прочь.

– Уберите от меня руки! – приказывает моя мадам.

Мужчины оставляют ее слова без внимания.

Я тоже пытаюсь вырваться из их рук. Я смотрю только на всадника, а тот усаживается обратно в плюшевое кресло, в котором сидел, когда мы вошли, и снова кладет косу на колени.

– Ты меня не помнишь? – вырывается наконец у меня.

Однако Голод уже не обращает внимания на нас – посрамленную шлюшку и ее отчаявшуюся мадам. Его взгляд устремлен на входную дверь, в которую вот-вот войдет следующий проситель.