Голод

Я замираю в ожидании, когда боль утихнет. Она ослабевает… точнее, притупляется, переходит в равномерную пульсацию. Я делаю неглубокий вдох, втягивая в себя при этом комочки земли. Закашливаюсь и – дьявол меня возьми! – чувствую, что прохожу сквозь врата ада. Боль возвращается с новой силой.

Черт, как больно!

По телу скользит грязь, осыпается с меня, когда я приподнимаюсь на локтях. Рука касается чего-то мягкого: явно не грязи. Потом в тот же предмет упирается моя нога.

Скрежеща зубами от боли, я заставляю себя сесть. Вскрикиваю: тело болит в самых разных местах.

Сдерживай рвоту. Сдерживай рвоту!

Когда боль и тошнота проходят, я оглядываюсь вокруг. Сквозь туман в мозгу до меня доходит, что я сижу в недостроенном бассейне и что его уже засыпали землей. Но мое внимание привлекает не это.

Чуть дальше чем в метре от меня я вижу лицо, проглядывающее сквозь слой земли, словно только что пробившийся росток: рот приоткрыт, распахнутые глаза, безучастно смотрящие вдаль, припорошены почвой.

Мой взгляд блуждает вокруг, и у меня вырывается вскрик. Слева от меня из земли торчит нога и часть чьего-то туловища, справа – плечо и рука от другого тела.

Под рукой у меня что-то бугристое и довольно твердое. Я перевожу взгляд туда и тут же понимаю, что все это время опиралась на лицо жены мэра и два моих пальца уткнулись в ее зубы.

Крик вырывается у меня из груди, переходя в захлебывающиеся рыдания.

Боже правый!

Я отдергиваю руку, и дюжина мух взлетает, а потом вновь облепляет мертвое лицо.

Дочери этой женщины лежат рядом. Все они коекак присыпаны землей.

Их похоронили в едва зарытой могиле. Бросили умирать.

И меня вместе с ними.

Элоа…

Мой взгляд мечется по сторонам, отчаянно пытаясь отыскать женщину, которая приютила меня пять лет назад.

Я не вижу ее, но чем дольше осматриваюсь, тем отчетливее понимаю, что яма шевелится. Тут есть те, кто выжил в этом кошмаре, те, кто, как я, оказался погребен заживо.

И теперь, прислушавшись, я слышу их тихие предсмертные стоны. Это те из нас, кто еще жив, хотя, вероятно, ненадолго.

Мой разум яростно восстает против этой мысли.

Я хочу жить.

Я буду жить.

И тогда за все отомщу.

______

Не могу сказать, сколько минут проходит, прежде чем я заставляю себя встать. Все это время мне казалось, что кто-нибудь из людей Голода вот-вот выйдет убедиться, что мертвые действительно мертвы. И тогда всем моим трудам придет быстрый и безжалостный конец. Но никто не выходит.

Я отряхиваюсь от земли. Она везде: в волосах, на рубашке, на всей одежде, между пальцами ног и во рту. У меня не хватает храбрости взглянуть на раны на груди, иначе я наверняка увидела бы, что и они тоже забиты землей.

Поднявшись на ноги, я окидываю взглядом яму. Стенки слишком крутые, так просто не вылезешь. Но, к счастью, в бассейне есть часть помельче, и там кто-то додумался проделать ступеньки наверх.

Но чтобы добраться до них, мне придется перешагнуть через присыпанные землей тела.

Зажмурившись, я делаю глубокий вдох, потом выдох и шагаю вперед.

Боль сразу же усиливается, дыхание перехватывает, и каждое движение дается ценой почти невыносимой муки.

Я делаю один неуверенный шаг, затем второй, третий…

Еще чуть-чуть!

Нога оскальзывается на чьей-то окровавленной руке, и я падаю. Ударяюсь о землю.

Мучительная боль…

Кажется, я теряю сознание, потому что внезапно открываю глаза, хотя не помню, чтобы закрывала их.

Я снова лежу на присыпанном землей трупе, и моя щека прижимается к чему-то мокрому и липкому. Боль, ужас – от всего этого у меня сводит судорогой желудок. Я едва успеваю отвернуться, и меня начинает рвать.

Все мое тело бьет дрожь – и от физического напряжения, и от этой ужасной реальности.

Я позволяю себе отдохнуть еще мгновение, а затем начинаю плакать. Кажется, я больше не могу. Я хочу жить, но это выше моих сил.

Жуткие мухи садятся на меня, и именно это заставляет меня встряхнуться.

Не буду я пищей для этой погани. Не буду!

Я подавляю тошноту и, стиснув зубы от боли, вновь поднимаюсь на ноги.

Снова шагаю к ступеням. На этот раз не падаю. Поднимаюсь по лестнице и выбираюсь из бассейна смерти.

Как только ноги касаются твердой земли, у меня вырывается возглас облегчения. Но оно длится всего несколько секунд. Я все еще слышу слабые стоны умирающих.

Может, Элоа выжила? Не исключено.

Я вглядываюсь в море полузасыпанных тел. Свою мадам я среди них не вижу, но вижу мэра, хотя он почти неузнаваем: все лицо залито кровью. Он один из тех, кто еще цепляется за жизнь.

Я прижимаю руку к животу, чтобы унять боль, насколько возможно, а затем, спотыкаясь, подхожу к краю бассейна.

Мэр был нечутким любовником и страшно скупым на чаевые, но он не заслужил такой смерти – а его жена и дети тем более.

Я подхожу ближе, присаживаюсь на корточки и протягиваю руку. Не знаю уж, как я вытяну из ямы раненого взрослого мужчину, но остаться в стороне не могу.

Он трясет головой, словно захлебываясь воздухом. Только теперь я замечаю дорожки слез у него на щеках.